Командировка в ад
Шрифт:
Соус оказался похожим на табаско, и отведав его, я застыл, открыв рот и тяжело дыша. Но потом привык и начал смаковать шавванские крендели, оказавшиеся и в самом деле волшебными.
Тесто не толще бумаги, в перемычке гантели спрятана косточка со сладким мозгом, в одном кругляше — одно мясо, посуше и пожестче, во втором — другое, более жирное и мягкое. Специи везде разные, поэтому пока жуешь, вкус меняется несколько раз, от очень резкого до совсем нежного, и глотаешь с чувством выполненного долга.
Голодным я не был, стояла глухая ночь, но сам не заметил, как умял два
— Вижу, что понравились, — сказал Диррг. — Дома слепили и заморозили, и вот… Можно потешиться.
И он похлопал себя по животу, явно заработанному на таком вот «волшебстве».
— Спасибо, — я попытался удержать сытую отрыжку, но оказался не в состоянии. — Простите… Теперь главное не заснуть по дороге до казармы.
И мы дружно, в один голос рассмеялись.
Я все же убедил центуриона, что палатки нужно чуточку передвинуть, и лучшим средством убеждения стало гнездо зеленых жирных гусениц, за одну только ночь появившееся в углу: шар серой, мерзко воняющей паутины, в котором копошились эти твари. Полдня мы убили на «переезд», зато теперь устроились по-нормальному, насколько это возможно на Бриа.
Сейчас вроде теплее, чем в прошлый наш визит сюда, и жечь костры для обогрева не придется, уже хорошо.
Но все равно бойцы набрали дров, и расселись вокруг огня — заниматься оружием, болтать. Ррагат тут же вытащил колоду карт для биралы, замелькали в его чрезмерно ловких руках цветастые картинки — взрывающиеся звезды, кометы, планеты с кольцами и спутниками.
А я ушел в палатку подремать — ночью спал мало, лазил с Дирргом по рембоксам.
Но не успел даже прилечь на расстеленный спальник, полог колыхнулся, и внутрь шагнула Юнесса.
— Егор! — воскликнула она, широко распахнув чудесные синие глаза. — Я к тебе, тебе!
Я сделал шаг назад.
О нет, только не сейчас, не в тот момент, когда я устал и сила воли почти на нуле… Курчавые волосы, из которых торчат рожки, столь же чувствительные, как соски у земных женщин, хотя и соски у Юнессы откликаются на ласку как надо, вон торчат под майкой так, что рука сама тянется…
— Нет, я не хочу…
— Ты хочешь! — она надвигалась на меня, красивая, волнующая, и я правда хотел ее, но понимал — для девушки-занга это просто игра, модель поведения, некогда вбитая в голову на родной планете: выбирай сильнейших самцов и стравливай их между собой, и тот, который победит, будет достоин тебя. — Я вижу, ага… В этот раз нам никто и ничто не поме…
— А кто второй? — спросил я, понимая, что еще мгновение, и я просто не выдержу.
— Какой второй? — Юнесса заморгала с показной невинностью. — Ты для меня один! Один!
Но что-то — то ли интонация, то ли выражение лица — показало мне, что она врет. Нашла уже себе поклонника, и наверняка соблазнила, довела до белого каления, сделала своим рабом!
Нет, я не поддамся.
— Нет, — сказал я. — Дело такое… Нам с тобой было классно, но все, хватит. Достаточно.
Глаза ее сузились, и если бы Юнесса могла испепелять взглядом, то я бы превратился в кучку пепла. Она попыталась взять меня за руку, но я уклонился, и сделал еще шаг назад —
— Тыыы… просто труссс! — прошипела девушка, и щеку мою обожгла пощечина. — Пальцем деланный! Отвали!
Она развернулась и выбежала из палатки, но так, чтобы я увидел ее упругий зад.
— Я не трус, но я боюсь, — вспомнил я фразу из какого-то мультика. — А теперь спать.
Лежащий на твердой земле спальный мешок показался мне мягче пуховой перины. Закрыв глаза, я поплыл в черноту, и тут слух мой вновь оцарапал шорох откинутого полога. Неужели вернулась?
Поднять веки оказалось сложнее, чем штангу в двести кило, но я справился.
— Ты… — начал я, обнаружив в полутьме палатки женщину, но мгновенно осекся: визитом меня почтила не Юнесса.
На меня смотрела, закусив губу, тонкая, изящная Пира, фиолетовые глазищи ее мерцали. Она ничуть не напоминала Юнессу, если та вся состояла из соблазнительных выпуклостей, то девушка-жевельде изяществом могла поспорить с балериной, а талию ее я бы охватил кистями.
— Э… что? — хрипло выдавил я: наверняка пришла как к десятнику, и значит что-то случилось.
Но снаружи доносились возгласы, смех Макса, там вовсю шла игра, то есть царил полный порядок.
— Я к тебе, Егорчик, — Пира опустилась на колени. — Я так мечтала, чтобы ты вернулся. Я… я… — она вся затрепетала, ноздри тонкого носа раздулись, по щеке покатилась слеза. — Невозможно больше терпеть.
Сон в испуге удрал от меня, и я бы последовал за ним, если бы знал как.
— Пира, ты это… боец Пиароани… — я не знал, как с ней разговаривать, и сил сопротивляться уже не было: мало мне одной девчонки, следом за ней явилась вторая, влюбленная по уши, судя по всему.
— Молчи, — она наклонилась, узкие ладошки скользнули по моим плечам, и к моим губам прижались другие, мягкие, теплые, пахнущие черникой.
— Не… пф… б… — говорить и целоваться одновременно невозможно, надо было ее оттолкнуть конечно, но я и правда устал.
— Егорчик, ты прекрасненький, и будет у нас прикольненький перфомансик, — сообщила Пира, оторвавшись от меня, а ее руки уже возились с ремнем в моих штанах, расстегивали пуговицы.
— А этот же, сородич твой, как он? — спросил я. — Гильти, он же таскается за тобой… Глаз не сводит, чтоб я сдох!
— Аа! — в один возглас Пира ухитрилась вложить тонну смысла: презрение, насмешку, информацию о том, что этот поклонник ей не нужен и не интересен, а в следующий момент она снова меня целовала.
Остатки моей силы воли растаяли, как сахар в горячей воде… прости, Юля!
Мысли о жене исчезли, а потом вовсе исчезли всякие мысли, остались только желания. Прохладное легкое тело прижалось ко мне, я сжал в ладони маленькую, но упругую грудь, аккуратно подгреб Пиру под себя.
Она застонала, негромко, но страстно, и я заскользил губами по ее сладкой коже: шея, ложбинка перед ключицей, впадина между грудей, крохотный сосок, а вот и второй… Жевельде задергалась подо мной, обхватила руками, вцепилась с неожиданной силой, коготки ее вспахали кожу у меня на спине.