Командировка
Шрифт:
– Вот, - сказала она, жалостливо моргая, - и на себя вы все наговариваете, наговариваете. Зачем - неизвестно. Я же все вижу.
– У тебя будет много разочарований в жизни, - произнес я тоном опытного сердцееда.
– Как и у всякого из нас они бывают. И не надо поэтому их создавать искусственно.
Она сдвинула брови. Такой ответ ее не устраивал.
– Скажите прямо, Виктор Андреевич, Капитанов - хороший человек или нет?
Вот на каком уровне она рассуждала. Честно говоря, надоело мне это путаное объяснение. Я оглянулся. Человека с чемоданом уже
– Хороший ли он человек?
– спохватился я.
– Шура, милая, да я его видел два раза в жизни. Мне ли судить. И потом, что значит - хороший? Хорошие и плохие бывают только в сказках, - я протянул руку и слегка, отечески, потрепал ее ладонь.
– Не по хорошу мил, а по милу хорош, детка.
Ох как сузились, как светло вспыхнули ее очи! Как она руку отдернула, точно от лягушки.
От скуки, от холодной рассудочной скуки мне доставляло удовольствие следить, как волшебно меняется ее лицо. Все, что в ней кипело - страсть, гнев, презрение, - выплескивалось на него мгновенно.
Она была прекрасна - эта девушка, пришедшая узнать правду о своем кумире. Она держала крупный план как великая актриса. Вокруг нее клубился ветер, не сквозняк. Но я не мог поручиться, что такой же она останется через год, через пять лет.
– Повезло Капитанову, - сказал я робко, - что у него такой друг. У меня нет таких друзей. А ведь не намного я его старше.
Шурочка взяла себя в руки, перестала дрожать губами и задыхаться.
– Дайте мне сигарету!
– попросила она.
– Нет. Не стоит тебе курить.
– Когда вы уезжаете?
– Завтра. Или в понедельник.
– Можно я напишу вам письмо?
Я достал авторучку, оторвал от обложки журнала полстранички и записал ей свой московский адрес.
Она наблюдала за мной, по-кошачьи склонив головку набок.
Я вышел на улицу немного ее проводить. Было уже около одиннадцати. Городок обезлюдел и затих - Я вчера ночью купался в озере, - сказал я. Незабываемые впечатления. У вас тут райские места, Шурочка.
Неподалеку из зарослей парка раздался истошный женский визг.
– Природа какая!
– добавил я, смутившись. Шурочка негромко засмеялась. Она уже забыла все свои тревоги.
– Не ходите дальше, Виктор Андреевич. Заблудитесь.
– Хорошо, - сказал я.
– А ты не боишься одна?
Она потрясла мою руку обеими руками:
– До свидания. Я вам обязательно напишу. Вы мне ответите?
– Отвечу, - соврал я.
Процокали по булыжнику ее каблучки, вспыхнуло под фонарем пятно кофточки. Я подождал, пока последний звук ее шагов растает в ночи. Теперь только сверчки надрывали в кустах свои глотки. Я вдыхал полной грудью чистый упругий холодок и не чувствовал одиночества. Оно провалилось в ту яму, которую готовило для меня. Темно-синее небо утыкано желтоватыми кнопками звезд. Я отыскал Большую Медведицу, единственное созвездие, которое всегда безошибочно находил. Ковш был на месте, никуда не подевался. "Ничего, - сказал я себе, - еще не завтра. Ничего".
Буренков переместился от конторки
– Это что же, - сказал злорадно, - вы и дома так с журналами обращаетесь?
– Дома еще хуже. Рву на клочки. Это у меня вроде психоза. Иногда прочитать не успею, а он уже на помойке. Журнальчик...
Буренков пошлепал мокрой нижней губой по верхней губе. Сообщил:
– Можно и привлечь как за порчу имущества.
Штраф придется вносить.
– Виноват, - вздохнул я.
– Уж сколько этих штрафов мной переплачено. На эти деньги дом бы мог построить.
Я пожелал администратору спокойной ночи и пошел наверх, а он так и остался стоять с журналом в руке, неприкаянный какой-то. С лестницы я ему крикнул:
– Будете утром с обыском врываться - постучите три раза. Я проснусь. А дверь не ломайте, не надо.
Горничная дремала, уронив голову на столик.
В глубине коридора, кажется возле моего номера, стоял давешний приезжий. Я его узнал по коричневой немодной шляпе. "Вот еще, - подумал я.
– Чего это он там стоит?"
– Вы не меня ждете?
– спросил я, подойдя.
– Вас, - ответил мужчина. И тут я его наконец узнал. Это был Николай Петрович, муж Натальи. Сердчишко мое сделало сальто и ухнуло под ребра.
– Входите, - пригласил я.
– Очень рад вашему приезду...
С нашей последней и единственной встречи он совсем не изменился. Застенчивость в синем взгляде, неуверенные движения, могучие плечи, распирающие тенниску.
– А где вы оставили чемоданчик?
– обеспокоился я, уже усадив его в кресло.
– В номере. Я номер снял.
– Ах, вон как.
Я ожидал, что он, как и в первый раз, извлечет из кармана бутылку коньяку, надеялся на это, но он ничего не извлекал. Сидел, погруженный в себя, усталый, и вроде бы на меня не обращал внимания. Уставился куда-то за окно.
Я поставил на столик бутылку сухого вина, которая у меня оставалась с прошлого вечера, откупорил ее карандашом - загнал пробку внутрь. Сходил в ванную за стаканами. В ванной попил воды из-под крана.
Сердце никак не утихомиривалось, собачило ударов сто сорок в минуту. Да-а. Стыдно-то как, стыдно!
– Каким ветром сюда?
– спросил я бодрясь, разливая вино в стаканы.
– По службе или как?
– Да нет, не по службе, - он посмотрел на меня с усмешкой, в которой был какой-то уничижительный оттенок.
– К вам я приехал, Виктор Андреевич. Именно к вам. Вернее, прилетел.
Я решил ничего больше не говорить и ждать. Будь что будет. Мы сидели молча. Пауза затянулась. В ней было что-то зловещее. Что-то противоестественное было в самом его приходе ко мне. Лихорадочно пытался я придумать хоть какое-то объяснение и не мог. Даже если что-то случилось с Натальей, зачем ему приезжать? Даже если они выяснили отношения и разошлись- зачем ему ехать ко мне? Это не дикарь, которого могла гнать первобытная жажда мести. Это ученый человек, труженик. В его глазах свет, а не тьма.