Командировка
Шрифт:
Я прислушался к своему дыханию: оно было частым и прерывистым, как у человека, долго карабкающегося в гору. Что-то такое я чувствовал в себе как клей.
Я чувствовал себя слепленным из отдельных кусочков, и каждый кусочек еще не болел, но готовился заболеть. Опасно было шевелиться. "Или я простудился, или свихнулся", - поставил я сам себе диагноз, не умея определить, что лучше.
Всю жизнь я чего-то хотел, испытывал какие-то желания: победить, пообедать, полюбить, пойти в кино, поспорить - к чему-нибудь
Сейчас я не хотел ничего. Нет, пожалуй, не совсем так.
Я бы хотел, чтобы не было вчерашнего вечера, чтобы Николай Петрович не приезжал. Но уж тут ничего не изменишь. Он приезжал и сдал мне Наталью Олеговну по инвентарной описи. И я ее, кажется, принял.
Он мне ее подарил, вот оно как. Благородный рыцарь подарил изумительную женщину мне. "О-о-о!" - издав сей звук, я вскочил и принялся шагать по номеру из угла в угол. Я рычал негромко, по-звериному.
Потом, умаявшись, бухнулся на кровать и задрал ноги вверх, по стене.
Надо попытаться понять, что со мной происходит, лодумал я.
Но я не мог этого понять.
Я не мог понять многого, и этого в том числе.
От самокопания меня отвлек телефонный звонок.
Милейший директор Никорук справлялся, как я себя чувствую, что намерен делать, собираюсь ли в Москву.
– Еду, еду, - прокричал я в трубку.
– Уже билет заказал. Купированный.
– Видите, какой вы удачливый, - успокоенно загудел директор.
– А я было хотел предложить свои услуги.
Мне неприятен его покровительственный тон.
– Спасибо, - сказал я.
– Спасибо за вчерашний разговор, Федор Николаевич. Он многое прояснил.
– Что же именно?
– Собственно, все. Если я и сомневался в чем-то, то теперь нет.
– Не понимаю, - голос отяжелел.
– Да я рассчитывал еще тут пару деньков покопаться, а теперь вижу бессмысленно.
– Не забудьте передать самые теплые пожелания Владлену Осиповичу. Скажите, я днями сам буду в Москве. Тогда уж обмозгуем детали.
– Передам непременно.
Мы тепло распрощались, как отец с сыном.
Билетов в кассе не было. Девица средних лет, кассирша, отталкивала мое командировочное удостоверение, точно я ей протягивал взятку, и повторяла: "Вы что, молодой человек, вы что?! Вчера еще билетов не было никаких. Уйдите! Уйдите!" Странный дефект речи, она не выговаривала "и" краткое.
– Пойду удить, - согласился я с ней.
По расписанию на Москву каждый вечер с интервалом в час отправлялось три поезда - два транзитных и один местный, формировавшийся в городе, фирменный, как их теперь модно называть. Фирменный отправлялся в 20 часов 40 минут. Я знал, что вечером уеду, даже если придется всю ночь простоять в тамбуре.
В помещение станции влетела с улицы растрепанная рыжая шавка, судя по обильной пене на морде,
– Это ж нада!
– голосила одна.
– Собак в комнату пущают, пугают проезжих. Это ж какое безобразие!
Другая ей вторила грустно:
– Ихняя воля, Клавдия! Что хочут, то творят над нами. У этого-то, видала, какая будка? У главного?
Она имела в виду начальника станции, вероятно.
Я видел, как он только что прошагал в свой кабинет:
краснощекий, крупный мужчина, непроницаемым выражением лица похожий на генерала. К нему я и направился в кабинет.
Начальник станции сидел за столом в просторной комнате и пил чай из стакана с металлическим подстаканником, в каких разносят чай в поездах. Под рукой у него лежала коробка шоколадных конфет. Когда я вошел, он как раз прицеливался, какую выбрать.
Физиономия у него была благодушная, довольная, но стоило ему поднять на меня взгляд, как она тут же приобрела непроницаемое генеральское выражение.
– Стучаться бы положено, товарищ!
– заметил он холодно. Я быстро пересек кабинет и протянул ему руку:
– Семенов! Здравствуйте!
Он в недоумении сунул мне вялую пухлую ладошку. Не встал, конечно. Где там. Начальник станции в курортный сезон - это царь.
Я сел без приглашения. И молчал. Молчал и он.
Я мог сидеть и молчать до вечера. Он - вряд ли.
– Билетов нет, - объявил он наконец.
– Если вы по этому вопросу.
– Вам три раза звонил Никорук Федор Николаевич, - сказал я.
– К сожалению, вас не было на месте.
– Никорук?
– Да. Но вы отсутствовали.
Непроницаемость на его лице уступила место лукавой, солдатской усмешке. Я тоже улыбнулся. Он хмыкнул. Я весело захохотал. Мы смотрели друг на друга и смеялись. Начальник станции утер глаза рукавом форменной рубашки.
– Сегодня, между прочим, воскресенье, молодой человек!
– выдавил он сквозь смех.
– А я думал - понедельник!
Из кабинета я вышел с запиской, которую передал в окошечко кассирше. Та, прочитав, молча выдала мне билет на местный, фирменный.
Я пошел на рынок. Благо его навесы, ларьки и грузовики расположились неподалеку от станции. В нашем коллективе есть обычай привозить из командировок и раздаривать мелкие сувениры. Некоторые, по забывчивости или из бережливости, пренебрегают этим обычаем, но на них смотрят косо. Они не пользуются уважением товарищей, более того, их возвращение в коллектив проходит незамеченным...