Командировка
Шрифт:
– Нет, - задумчиво протянул Коростельский, - Битюгов не согласится. Должность начальника отдела гораздо перспективней во всех отношениях. Скорее всего, пришлют варяга.
Меня мало волновал вопрос, кого поставят на место Анжелова. Я еще не совсем осознал и переварил печальную новость. Неужто никогда не увидим мы больше грустное и оптимистично загадочное лицо добрейшего и честнейшего Анжелова? Неужто?
– Ты как съездил-то?
– вспомнил Коростельский.
– Удачно? Будут они там чесаться?
– Чесаться будут.
–
– Докурю вот и пойду.
Окоемова пропела:
– Ах, Володя! Вечно вы осыпаете себя пеплом с ног до головы.
– Сколько у Анжелова детей осталось?
– спросил я.
– Трое. Младшей девочке - десять лет. Это ужасно, ужасно!
Я докурил и пошел к Перегудову. Я застал его сидящим на полу, на ковре, у открытого шкафа для бумаг, где он что-то искал в нижнем ящике. Пол около него был завален папками, бумажными пакетами всевозможных размеров, рукописями, большинство из которых пожелтело от старости. Увидев меня, Владлен Осипович не удивился, кряхтя поднялся на ноги, спросил:
– Как же это вы, Виктор Андреевич, мимо Мимозы Яковлевны (его секретарша) просочились?
– Она меня не заметила. Занята маникюром.
Перегудов улыбался приветливо, прошел к своему столу и ловко прыгнул в кресло. Показал подбородком на кучу бумаг:
– Свалка, да?
– Свалка, - сказал я.
– Свалка чьих-то надежд.
Я положил перед ним на стол папку и пояснил, что это краткий отчет о командировке и краткое мое мнение. Владлен Осипович мельком, небрежно проглядел два отпечатанных на машинке листочка.
– Да, да, - заметил, отодвигая листки, - я в курсе.
Мы разговаривали по телефону с Никоруком... Ты уже знаешь, конечно, про Анжелова?
Я развел руками: что тут скажешь.
– Вот, Витя. Кто бы мог подумать!
– Перегудов потер руки одна о другую.
– Тяжело, да. Редкий был человек. Ты, Витя, не знал его так хорошо, как я. Мало кто его знал. Ему все открывались, а сам он был очень скрытный. Дз, да. Его считали миротворцем, как ученый он невысоко котировался. Он и сам не заблуждался на сей счет...
Но по-своему Анжелов был очень талантлив. Я говорю не о его удивительной душевности, столь нечастой в наш век, не только о ней. Я сам лишь недавно узнал, что Валерий Захарович страстно увлекался музыкой и сочинял. Да, да, представь себе. Некоторые его пьесы исполнялись по радио, разумеется, он придумал себе псевдоним. А ведь он самоучка. У него нет музыкального образования. Зато у него дома отборнейшая коллекция записей классической музыки. Удивительно!
Я не находил ничего удивительного в том, что Анжелов любил музыку, но согласно затряс головой.
– А еще он увлекался составлением оригинальных графиков, очень сложных. У него были собственные методы. Помню, лет шесть назад они с сынишкой рассчитали, в каких местах Союза будут заложены новые города. И, представь
Кажется, я не встречал больше человека, который бы сохранил в себе столько детской искренности и впечатлительности. При этом Валерий Захарович отнюдь не был мягкотелым и покладистым. Если в чем-то бывал уверен, стоял на своем до конца, до опупения. Эти стены свидетели многих наших с ним баталий, о которых никто не знает...
У Перегудова на щеках проступил румянец. Первый раз я видел его таким размягченным, расстегнувшим свой панцирь. Но я не верил ему. Какой-то злой демон нашептывал мне, что эта его расслабленность не что иное, как маневр, преследующий определенную цель. Мне стыдно было так чувствовать, я бы рад был вместе с ним зарыдать от горя, но разве властны мы над своими ощущениями.
– Тогда я попозже зайду, Владлен Осипович, - сказал я, - после обеда, что ли?
Перегудов точно вернулся откуда-то из заоблачной выси.
– А что такое?
– Вы ничего не сказали по поводу этого, - я показал на свой отчет.
Перегудов удивился:
– Все в порядке, Виктор Андреевич. Не сегоднязавтра в Москву приедет Никорук, и мы обсудим частности. В принципе все ясно. Они берутся исправить неполадки в течение двух-трех месяцев. Нас это устраивает.
Я извлек из портфеля письмо и бумаги Прохорова.
– Вам посылка от старого знакомого, чуть не забыл. От Прохорова Дмитрия Васильевича.
Перегудов сморщился:
– Да уж, старый знакомый.
Он отложил пакет на угол стола, где у него, я знал, лежали бумаги, подготовленные в архив.
– Прохоров считает, что на доводку узла потребуется значительно больше времени. Не два-три месяца.
– Прохоров так считает?
– усмехнулся Перегудов, и на лицо его вернулось обычное выражение спокойного торжествующего превосходства. Голос его обрел знакомую властность, зарокотал в басовом ключе.
– Прохоров, значит, так считает? А кто он - этот Прохоров? Академик? Эксперт по особо важным делам?
– И тут же смягчился: - Помню, помню, как же.
Дмитрий Васильевич обладает своеобразным даром убеждения. Вижу, что и вам он сумел, как выражается моя дражайшая дочурка, запудрить мозги.
Я с трудом подавил ярко вспыхнувшее воспоминание о каком-то дожде, мокрых милых щеках, бессвязном доверчивом лепете.
– Помните, Владлен Осипович, вы сами уверяли, что Прохоров обладает незаурядными способностями...
– Ну и что же?
– спросил Перегудов.
– Тут его расчеты и выводы, - сказал я и с невинной улыбкой переложил пакет из архивного угла под локоть Перегудову.
– Он головой ручается за их верность.