Командировка
Шрифт:
Коллега ничего не узнал о дальнейшей судьбе Смитов-младших. Сам же Иван Григорьевич был более-менее спокоен за младшего сына. Артур снисходительно высказывался о службе отца и старшего брата: «Я бизнесмен, и на армию смотрю, как Гулливер на лилипутов», намекая, что люди военные, значит, подневольные. Любимец деда-сенатора, он рано заполучил часть его миллионов. И эти миллионы он, как удачливый делец, уже удвоил.
Сыновья – в этом он был убежден – даже отдаленно не догадывались, какую нужду в своем родном городе терпел их отец. Но как им догадаться, если он затаился, молчит, не подает вестей? А подаст… Найдут
И тогда адское оружие будет тихо, без выстрелов разить его земляков. Да что земляков! Всю Украину! Всю Россию! Будет их выбивать сначала десятками, затем – сотнями, тысячами, миллионами. Женщины будут или вовсе не рожать, или производить на свет детей, не способных дать здоровое потомство. Через полвека от славян останется только место, где начиналась Русь.
Как разведчик, Иван Григорьевич понимал, ставя перед собой непосильную даже для целой резидентуры задачу, он обрекал себя на душевные муки. В этом городе он один во всей полноте знал, на что способны американцы.
Сколько еще горя принесет Америка, пока не повторит судьбу второй после себя супердержавы! Но как это сказать людям, тому же Васе, тому же Михаилу Спису, да тому же мэру Славку Тарасовичу Ажипе?
Глава 13
На 7 ноября Джери наметил выезд в село Пески – это за двести километров от Прикордонного.
С вечера тихо падал мокрый снег, а к утру подул восточный ветер. Приморозило. Дорога стала как стекло. «Джип» даже на шипованной резине потерял устойчивость. Вася посоветовал отложить поездку. Но у Джери были свои планы, и он не собирался их ломать.
– Скажите ему, Григорьевич, что он долбо. б, – просил Вася доктора, пока они переносили в машину тяжелые термосы. (Измерительную аппаратуру американцы грузили сами.) – Хотя «джип» это «джип», – не отступал Вася. – Но кто поручится, что на скользкой дороге нас не шарахнут? Вас, Григорьевич, оплакивать не будут, потому что некому. А каково мне в мои молодые годы лежать в гробу? Я столько усилий затратил, чтоб прилично жениться. Жена, конечно, поплачет и опять выйдет замуж. Это ей просто – у нее квартира. Да и сама она, моя Люся, – огонь. Уже, представляете, потребовала, чтобы я ей сообразил ребенка. Для укрепления семьи. А у нее и так от каждого мужа по штуке. Я у нее третий.
О жене он мог говорить бесконечно, но то и дело возвращался к главному:
– Ну, ладно. С нами проще. Мы для них особи колониальные. А по ним же будет рыдать Америка. И лично в мой огород бросят камушек: вот, мол, один украинский дурак угробил троих американцев. Может, и про вас словечко вставят, дескать, за компанию с ними отдал богу душу врач-пенсионер, которого нужда заставила пойти на шабайку. Скажите, Григорьевич, этому долбо. у: стихия. Американцы хоть и не глупые, но не соображают, что стихия – это и есть наш истинный бог. И все мы под ним ползаем, как муравьи под колесами трактора.
Пространно рассуждая о похоронах, о семье, о стихии, Вася подводил к мысли, что сегодня 7 ноября, ему никуда ехать не хочется: а ведь ездил и в худшую погоду и не роптал.
– Никак у тебя, Вася, намечается праздник?
– Точно, Григорьевич! Этот день у меня нерабочий. Его отмечал еще мой прадед. Он мне рассказывал, как в семнадцатом, пока его товарищи штурмовали
– То есть?
– Ну, советский, – уточнил Вася и удивленно посмотрел на врача черными цыганскими глазами. – Вас, Григорьевич, не замораживали случайно этак лет на сорок?
– С чего взял?
– С того, что вы о совках слышите впервые. Мои пацаны, ну дети моей Люси, тоже совковые. А старший, Серега, тот по ухватке вылитый майор Спис.
Оказывается, Вася близко знает Михаила Васильевича, племянника Анастасии Карповны. Беседуя с Васей, Иван Григорьевич окончательно укрепился в мысли, что первым человеком, кому он раскроется как разведчик, будет председатель Союза офицеров Михаил Спис. В городе он человек известный, и как у руководителя военной организации у него, несомненно, всюду есть своя агентура.
Разведчик один не работает. Он ищет себе помощников, а значит, раскрывает себя перед другими. А другие – даже коллеги – люди всякие, попадаются и предатели. Разве Конона Трофимовича Молодого не предал полковник Геленевский, разведчик тогда еще союзной нам Польши? Из-за предательства коварного поляка погибло в Англии целое звено нашей резидентуры. А здесь, если вовремя не обнаружить «тихое оружие», погибнет целая нация.
Подбирая себе помощников, разведчик выбирает свою судьбу. И Вася мог быть помощником, если бы… душа его не была нараспашку. В этот день, 7 ноября, он все-таки сорвал поездку.
Выехали поздно, в десятом часу. По-прежнему тихо падал мокрый снег, но уже в просветах туч проглядывало белесое небо. Вася рулил не по обычному маршруту – не по бульвару Незалежности, а по бульвару Симона Петлюры, через Заводской район, мимо потушенных мартенов, в сторону площади Днепровского Пролетариата.
– А почему не по Незалежности? – спросил Джери.
– Незалежность перекрыли омоновцы, – неприязненно ответил Вася.
Но и площадь Днепровского Пролетариата оказалась перекрытой. Увидев толпы празднично одетых людей, Джери по-русски выругался. Это у него хорошо получалось, даже без акцента. Вася приткнул «джип» к ограде украинско-итальянской фирмы «Петруччио и Мыкола».
– Не обижайсь, приятель, схожу на митинг, – сказал он американцу, как будто отлучался за сигаретами.
– Я вас увольняю! – крикнул ему вслед обескураженный американец: недочеловек опять показал свой норов.
Иван Григорьевич испытывал сложное чувство: он лишался перспективного помощника, и в то же время душа его ликовала: оказывается, и его земляки не такие уж безропотные. Он сделал вид, что удручен поступком шофера. Вася вернулся за рукавицами, весело сказал:
– Все равно, Григорьевич, раньше, чем через два часа, из города не выбраться. Так что отдыхайте, а я помитингую. Так что, как поется, роспрягайте, хлопци, кони…