Командор
Шрифт:
— Тем не менее вы явились сюда, сеньор, именно за этим жалким золотишком!
— Ну не оставлять же его! Так, сеньора, насколько я понимаю, перлы моего вразумения завязли в навозной кучке, а посему предлагаю вам закончить дискуссию и удалиться, да поскорее, иначе, боюсь, кто-нибудь из индейцев вздумает сделать вас своею скво!
Гордо задрав носик, супруга хефе удалилась в сопровождении толстяка и юнца.
— Шанго! Что в доме?
— Два трупа! И… и всё!
— Ну и ладно…
Залп из трёх или четырёх мушкетов, раздавшийся за углом, мигом разрушил иллюзию некоего умиротворения. Зачистка продолжалась.
На единственной улочке гарнизонного посёлка, куда выходили дома офицеров, пробирная палата и прочее, уже перебегали корсары из отряда Мулата Диего.
— Командор! Тут эти… крысы конторские! Их куда?
Олег приблизился к группке перепуганных служащих, чьи камзольчики были перепачканы в глине.
Оглядев их по очереди, он обратился к самому старшему:
— Имя!
— Дон Луис Федерико де Силва, — ответил тот, собирая остатки достоинства.
— Сколько золота на складе?
— Там совсем мало… — промямлил дон Луис.
А глазки-то забегали! Сухов усмехнулся и сказал ласково:
— А вот мы сейчас приведём сюда индейцев с рудника! Пусть они тебя сами поспрошают, где золото и сколько его!
Де Силва мигом бухнулся на коленки прямо в пыль:
— Нет, нет! Не надо, я всё скажу! И покажу! И проведу! Ключи у меня!
— Так чего стоишь? Веди! Диего, всё чисто?
— Всех уложили, командор! Кроме этих, — Мулат указал на конторских.
— Порядок… А наши как?
— Одного убило…
— Ч-чёрт… Кого хоть?
— Люка Роше. А Жака Ротонди, который де Бикар-ра, ранило.
Невидимый Пончик отозвался:
— Не опасно! Кровь я остановил. Угу…
— Ясненько… Вперёд, дон Луис!
Тот провёл Сухова не на склад, а в свою контору.
Выстроенная из камня, с толстой дверью и узкими оконцами-бойницами, контора больше походила на маленький форт.
Жёлтый металл находился здесь. Золотой песок и маленькие самородки были расфасованы по кожаным мешочкам, под весом которых проседали толстые деревянные полки в чуланчике, что «исполнял обязанности» сейфа.
«Пудов пять, если не больше!» — прикинул Олег, осматривая хранилище.
— Неплохо для начала, — сказал он и отдал приказ: — Нолан! Это самое… Возьми двоих, и грузите золото на лошадей.
— На наших?
— На наших. Тех, что в конюшнях, отдадим индейцам.
— Слушаю, капитан!
Сухов безразлично посмотрел на конторских и сказал:
— Дуйте отсюда, и чтоб я вас больше не видел.
— Нас же спросят, — заныл дон Луис, — куда делось золото!
— А вы им ответьте, что Капитан Эш его реквизировал. Свободны! А то передумаю.
И конторские служащие удалились по дороге трусцой, прижимая локотки и часто оглядываясь.
— Пошли, Яр, — сказал Олег, — освободим заключённых. Катакоа, ты тоже со мной, будешь переводчиком.
На рудник вели ворота, уходившие под вал.
Сырую арку, выложенную брёвнами в накат, перегораживала металлическая решётка. Ещё одни ворота открывались с другой стороны вала, выводя в карьер.
Когда створки разъехались, скрипя несмазанными навесами, Сухов увидел индейцев, сбившихся в толпу.
— Катакоа, скажи им, что они получат свободу, если продолжат начатое мною дело — будут освобождать своих соплеменников на других рудниках.
Буканьер кивнул и сделал шаг.
Подняв руку, он прокричал нечто гортанное и непонятное. Однако невольники разобрали сказанное им и заволновались.
После недолгой кутерьмы к Олегу приблизились трое смуглых, истощённых туземцев со следами побоев и давних ран.
— Мой — Гуанакачири, — шлёпнул себя по груди самый высокий. — Кто есть ты?
— Капитан Эш, — спокойно представился Сухов. — Индейцы зовут меня Длинным Ножом.
Таино переглянулись, а в толпе прошёл шумок — это имя было известно даже среди невольников.
— Мы согласные воевать, — сказал Гуанакачири. — Мы потерять дома и жён, нам некуда возвращаться. Мы будем убивать испанцы и давать свобода тайно. Но мы не иметь оружие.
— Двадцать мушкетов ждут вас за этими воротами. Испанцам, у которых мы отобрали их, оружие больше не нужно — они мертвы. Есть ножи и сабли, порох и пули. Лошадей возьмёте в конюшнях. На первое время всего этого хватит, остальное добудете у захватчиков. Только уговор: не резать испанских женщин и детей, они не виноваты в ваших бедах. Согласны?
Катакоа старательно перевёл краснокожим рабам слова Длинного Ножа, и те дружно согласились.
Вряд ли, конечно, индейцы удержатся от «непропорционального насилия», но совесть Олегова будет чиста…
— Наш старейшина болен, — сказал Гуанакачири, — он не сможет садиться в седло.
Обернувшись к воротам, в проёме которых маячило человек десять, Шурик в том числе, Олег крикнул:
— Понч! Твоя помощь требуется! Веди, Гуанакачири.
Таино пошагал к хижинам, обходя раскопанные
ямы, полные грязной воды, и обычные лужи.
Вблизи хижины выглядели ещё ужасней, наполняя воздух зловонием.
Гуанакачири провёл освободителей в самое большое из обиталищ.
Оно было пусто, лишь на жалкой циновке в углу лежал старик, больше всего похожий на ожившую мумию. Вернее, на чуть живую.
Грудь его вздымалась, выделяя рёбра, впалый живот без лишних комментариев убеждал в скудости здешнего меню.
А вот лицо старейшины было совершенно спокойно.
Запавшие глаза, беззубый рот, перебитый нос — всё это были лишь отдельные черты, не застилавшие главного впечатления — достойного покоя.