Командующий фронтом
Шрифт:
— Клименко! — не задумываясь, ответил Шевченко.
— Вызови его сюда!
Клименко ничем не выделялся: и рост невзрачный, и лицо неприметное, глаза маленькие, губы тонкие, только нос с горбинкой. Когда он пришел, Шевченко строго сказал:
— Пойдешь на серьезное задание. Не вдарь лицом в грязь, не подведи отряд. Зараз сам главком тоби все расскажет. Чуешь?
— Чую! — равнодушно ответил Клименко.
Сергею Георгиевичу командир не понравился — не было в нем огонька.
Шевченко уловил недоверие Лазо к Клименко и шутливо
— Жених из него, як из щеня волк, а командир золотой. Що скажу, то зробит.
— Садись, товарищ Клименко, и слушай внимательно. Ты тут все места знаешь?
— Как свой родной дом.
— За перевалом идет подъем по железной дороге.
— Так точно!
— И местность такая, что партизанам есть где укрыться.
— Хоть всему Цимухинскому отряду.
Лазо продолжал:
— Отряд останется здесь, а ты с комиссаром отряда и пятьюдесятью бойцами проберетесь туда и устроите засаду. Американцы собираются перевезти в углярках свои войска.
— Не перевезут! — решительно заявил Клименко.
— Не кажи гоп, пока не перескочишь, — вмешался Шевченко.
— Каких людей брать? — торопливо обратился к нему Клименко.
— Выбирай сам.
— Разрешите идти? — спросил Клименко у Лазо.
— Иди!
— С богом! — напутствовал вслед Шевченко.
— Пусть с ним Машков пойдет, — сказал Лазо.
— Ладно, — усмехнулся Шевченко. — Посмотрим, какой комиссар стрелок.
Отряд сидел в засаде вторые сутки. Изредка проходили порожние составы углярок. Весь день шел дождь. Все небо обложило тучами, но тучи были по-весеннему высоки и легки, за ними угадывалось солнце. Неясными очертаниями стояли деревья на сопках, а к утру радужное солнце осветило полнеба. Вокруг неслись запахи цветов.
— Даром торчим здесь, — сказал Петр Сиволоб, односельчанин Клименко. — Промокли до нитки.
Машков слушал, но молчал, выжидая, что ответит Клименко, а тот не заставил себя долго ждать.
— Брось дурить, иначе отошлю обратно в отряд.
— Не пугай, Володя, не первый день тебя знаю.
— Жалею, что отобрал такого болтуна.
— А ты горбач, — огрызнулся Сиволоб.
Так в детстве ребята дразнили Володю за горбинку на носу. Клименко взорвала бестактность Сиволоба, и он решил его отослать в отряд, но в эту минуту по цепи сообщили, что приближается состав со шпалами. Удивительно было, что шпалы торчали из углярок и в каждой углярке было не более десяти шпал. Клименко догадался, что за шпалами укрылись солдаты.
— Приготовиться! — приказал он.
Паровоз тяжело тянул состав в гору. Когда углярки поравнялись с линией, по которой растянулись партизаны, Клименко скомандовал:
— Огонь!
Случилось так, что пулей был ранен машинист. Сообразив, что на поезд напали партизаны, он затормозил, чтобы помочь им обстрелять оккупантов. Из углярок стали выскакивать американские солдаты. Ни один из них не спасся бегством — все нашли себе смерть в чужом краю. Партизаны
— Казав я тоби, товарищ главком, що Клименко золотой командир, — не без хвастовства заметил Шевченко.
Клименко, смущенный похвалой, признался:
— Ох и рубака комиссар, другого такого не найти.
— Ты не меня хвали, а бойцов. Лучших надо в партию привлечь, и тебя, Клименко, первого. — Повернувшись в сторону Мелехина, Машков добавил: — Прикажи сдать в штаб трофейное оружие.
— Отбери один револьвер, — приказал Лазо Машкову, — я его лично подарю Клименко.
Этот жест командующего понравился Шевченко.
— Учись, Мелехин, як треба обращаться с трохфейным оружием. А ты, Виктор Иванович, сидай за стол, подкрепись трохи.
Степан Глазков числился на плохом счету в конторе Сучанских рудников. Бухгалтер называл его смутьяном, по которому тюрьма давно плачет. «Как придет за получкой, так и шумит на всю контору. То в прошлый раз недодали, то в этот раз недоплатили, и других шахтеров подбивает». Когда революционная волна докатилась до Сучана, Глазков пришел в контору и сказал бухгалтеру:
— Если обсчитаешь хоть одного шахтера на копеечку — не жить тебе в Приморье.
Глазков, как и следовало ожидать, стал активным деятелем рудничного комитета, вступил в Коммунистическую партию, призывая всех рабочих последовать его примеру. В черные дни, когда Приморье захватили белогвардейцы и интервенты, Глазков сформировал партизанский отряд из шахтеров и ушел с ним в сопки, а потом обосновался в Тетюхе, объявив ее Тетюхинской республикой. Узнав о действиях других отрядов, Глазков двинулся к ним на соединение из Тетюхи на Ольгу вдоль побережья Японского моря, чтобы совместными усилиями захватить Сучан, вывести шахты из строя и прекратить снабжение Владивостока углем.
Отряд шел незаметными тропками, делая привалы лишь по ночам. Весна в тот год выдалась ранняя, и сопки, обращенные склонами к морю, розовели под багульником. На высоких хребтах кудрявился сибирский кедр, яркими пятнами выделялись осокори и тополя. По кустам воровато шарил ветер, от багульника разносился нежный запах. Чем ближе отряд приближался к морю, тем сильнее чувствовался ветер, развевая у берегов космы морской капусты. По воде катались колючие шарики морских ежей, иногда воду прошивала игла-рыба.
Неожиданно Глазков заметил на горизонте два дымка.
— Никак, к нам гости едут, — сказал он командиру второй роты Толкачеву.
— Подождем их, Степан Листратович, встретим свинцовой солью.
— Дельно говоришь, — согласился Глазков и приказал всему отряду скрыться в сопках.
Дымки постепенно приближались, потом прояснились контуры двух кораблей с двумя звезднополосатыми флагами.
— Японцы, — сказал Толкачев.
— У тех солнце на флагах, а у этих звезды, — возразил Глазков, — американцы.