Командующий фронтом
Шрифт:
Вражеские войска отступали в беспорядке. Безуглов с полусотней конных партизан смело врезался в их ряды и рубил без устали. Шевченковские бойцы не уступали безугловским.
В полдень Лазо получил первые донесения. Сосинович занял Кангауз и Моленный Мыс. Петров-Тетерин ворвался на станцию Фанза. Аврелин захватил Ново-Нежино. Сучанская ветка была выведена из строя, интервенты остались без угля.
Задание подпольного комитета партии было выполнено.
Над Владивостоком опустилась ночь. На улицах горели яркие фонари, в море мерцали огоньки, но генералы Калмыков, Розанов и Рождественский уже знали, что завтра город не получит из Сучана ни одного пуда угля, что паровозные топки погаснут, что улицы погрузятся в темноту. Какой толк был в насмешках над партизанскими берданками? Ведь этими берданками голь перекатная побила американцев и японцев, вооруженных первоклассной техникой! И уж главный виновник взрывов на станциях и рудниках, бесспорно, неуловимый Лазо. И премия за его голову не соблазнила никого среди партизан — у них не оказалось ни одного предателя.
В самом Владивостоке произошли необычайные события. Сначала забастовали железнодорожники службы тяги, за ними служащие военного и торгового порта, Добровольного флота и наконец рабочие железнодорожных мастерских.
Рождественский не находил себе места. Корнеев больше не приходил к нему, но генерал не раз вспоминал своего спутника, с которым ему пришлось играть в шахматы, и никак не мог поверить в то, что под видом скромного и вежливого инженера Анатолия Анатольевича, блестяще говорившего по-французски, скрывался большевистский комиссар Лазо. «Не могут быть у большевиков такие культурные люди, — думал он, — но если они действительно есть, то что это за большевистская доктрина, к которой тяготеет так много интеллигентных людей?» Он готов был серьезно размечтаться, но помешал телефонный звонок. Генерал услышал в трубке голос Хорвата, к которому он питал неприязнь. Рождественский владел документами, уличавшими Хорвата, управляющего Китайско-Восточной железной дорогой еще с царских времен, в крупных взятках.
Адъютант Рождественского, не выпуская отводной трубки, прислушался к разговору:
— Генерал, это правда, что вы ехали в одном купе с Лазо и играли с ним в шахматы?
Рождественский вскипел:
— Эту провокацию распространяет какой-то капитан, которому я лично отрежу кончик языка.
— Слухами земля полнится, — захихикал Хорват.
— А я слышал, что вы решили породниться с Рокфеллером, — резко сказал Рождественский.
Хорват ничего не ответил и повесил трубку.
«Началась грызня, — подумал адъютант, — этак может все печально кончиться».
В ту же ночь Хорват, узнав о продвижении Красной Армии, отправил Колчаку телеграмму:
«Сведения об отступлении Сибирской армии отразились катастрофически на курсе сибирских денег — рубль дошел до двух копеек. Этим обстоятельством, как наиболее выгодным средством для враждебного против правительства выступления, воспользовались большевистские вожди, чтобы провести под видом экономической — политическую забастовку, имеющую цель расстроить транспорт.
В Никольско-Уссурийском организована большевистская контрразведка с участием местных земцев. Общим руководителем большевиков здесь является Лазо. Во Владивостоке идет подпольная работа большевиков.
В Сучанском районе правительственные отряды, совместно с отрядами союзников, предприняли планомерное очищение района от большевиков».
Хорват знал планы командования, ибо никто иной, как он, настойчиво требовал от генерала Розанова послать большие силы против партизан в Сучанскую и Анучинскую долины. Он доказывал, убеждал, писал докладные записки, уверяя, что партизаны могут в любой день перерезать Уссурийскую дорогу или незаметно пробраться через леса и Уссурийский залив к фортам Владивостока.
Против партизанских отрядов была брошена десятитысячная армия и мощная артиллерия. Лазо считал, что при большом напряжении сил он сможет нанести чувствительный удар противнику, но дорогой ценой.
— Это будет пиррова победа, — сказал он на совещании командиров. — Нам нужно медленно отходить в тайгу, но при благоприятных для нас условиях тревожить интервентов.
Посланный во Владивосток гонец привез согласие подпольного комитета партии на этот маневр.
В бухтах Ченьювай и Тетюхе высадились крупные десанты японцев. В Кангауз прибыли американские войска. Противник повел наступление на Владимиро-Александровское, Унаши и Перятино, вверх по Цимухинской долине. Шла кавалерия, пехота, артиллерия.
Партизаны медленно отходили. Безуглов, переведя свой отряд через речку, укрыл его в кустарнике и выставил на сопках дозорных. Прошел час, другой, третий… Вдруг дозорные донесли, что по долине движутся большие силы противника, а впереди них пешая разведка. Партизаны насторожились: к реке подошли несколько белых солдат. Вскоре к ним присоединились десять всадников. Офицер разрешил всем разуться и перейти речку.
Спешившиеся безугловские бойцы зорко следили за вражескими разведчиками, а те, перейдя речку, беспечно уселись на траву и стали обуваться.
— Огонь! — скомандовал Безуглов.
Все разведчики были убиты. Захватив лошадей и оружие, партизаны ускакали.
Изучив по карте местность, Лазо решил при переходе интервентов из Бровничей в Хмельницкую дать им бой в ущелье Щеки. Ущелье простиралось на пять верст, справа нависала отвесная скала, слева — бурная речка. Втянув врага в ущелье, можно было закупорить оба выхода и методично сжимать неприятеля с обеих сторон.
— В этих «Дарданеллах» мы их перебьем, как в мышеловке, — обрадованно сказал Машков.
Никто не сомневался в успехе, но неведомо каким образом противнику стало известно об этом плане, и партизанам пришлось оставить Щеки. Лазо с досадой вызвал Попова и приказал:
— Скачи в штаб, там находятся члены подпольного комитета, и передай им мое донесение. В нем я сообщаю, что в Щеках боя, очевидно, не будет.
— Почему, товарищ главком?
— Я сейчас допрашивал вражеского перебежчика, он уверяет, что японское командование намерено обойти ущелье стороной.
— Может быть, это ловкий маневр? — спросил Попов.
— Может быть, — согласился Лазо. — Однако не медли, но езжай не один, а вдвоем.
— С шахтером Байбородовым можно?
— Можно.
И Попов с Байбородовым умчались в штаб. А наутро прискакал на взмыленном коне Машков.
— Товарищ главком! — запыхавшись, сказал он. — Контра обходит «Дарданеллы». Сам видел, как колонны движутся восточнее ущелья и заходят нам в тыл.
— Прав был перебежчик, — заметил Лазо, — кто-то выдал мой план. Поезжай в отряд и вместе с Аврелиным тщательно проверь людей, не затесался ли среди них лазутчик и провокатор.