Командующий фронтом
Шрифт:
— Как пройти в канцелярию? — спросила она у дежурного.
Молодой юнкер с пушком пробивающихся усов, немного удивленный приходом женщины, растерялся и ответил:
— Направо, третья дверь.
Ольга Андреевна решительно вошла в канцелярию. За столом сидел высокий штабс-капитан с маленькой головой, посаженной на плечи так, словно на палке торчала тыква.
— Извините, пожалуйста, мне нужно повидать преподавателя училища капитана Яблонского.
— Разрешите осведомиться, с какой целью? — поинтересовался штабс-капитан.
— Это мой муж, — наигранно сказала Ольга Андреевна. — Он вторую неделю не является домой.
— Извините, мадам, у нас такого капитана нет.
— Позвольте, я хорошо знаю, что он именно здесь, — намеренно затягивала время Ольга Андреевна, стараясь подольше задержаться в канцелярии.
В этот момент ребенок проснулся. Ольга Андреевна уложила его на диван, развязала одеяльце и стала поправлять пеленки, приговаривая:
— Спи, Адочка! Спи, доченька!
Штабс-капитан озабоченно поднялся из-за стола, — Ольге Андреевне показалось, что он упрется головой в потолок, — и зашагал из угла в угол. По тому, как он нервничал, было видно, что он хочет как можно скорей ее выпроводить, но не знает, как это сделать. Наконец он сообразил и сказал:
— Вспомнил! Капитан Яблонский находится в офицерской казарме. Вот все, мадам, чем я могу вам помочь.
— Очень благодарна, — вежливо ответила Ольга Андреевна, перевязала одеяльце кушаком, подняла ребенка и попрощалась.
Когда она вышла на улицу, Корнеева уже не было.
Тяжело доставалось Ольге Андреевне. Иногда ей помогала Нина Пригожина. Она не раз справлялась о брате Ольги, подозревая в Анатолии Анатольевиче случайного спутника, которому Ольга бездумно доверилась, а он бесстыдно оставил ее на произвол судьбы. Ольга Андреевна уверяла Нину, что Анатолий уехал в Хабаровск на работу, а отец ее ребенка остался в Томске, и бог весть, что с ним стало.
Через несколько дней она издали узнала на улице Корнеева и поспешила скрыться. В тот же вечер она написала Сергею подробное письмо, завернула его в пеленки и вместе с Адой отправилась к Меркулову.
Николай Онуфриевич приветливо встретил ее и пообещал безотлагательно отправить письмо Сергею Георгиевичу.
— Миша! — крикнул Лазо.
— Я вас слушаю! — ответил Миша тотчас же, словно вырос из-под земли.
— Поезжай к Шевченко и скажи, чтобы завтра в ночь он ударил по станции и селу Романовка.
Оставшись один, командующий задумался. Владивостокский железнодорожный узел и вся дорога до Хабаровска из-за нехватки сучанского угля работали с перебоями, а надо было полностью отвоевать у белых Сучанский район и нависнуть над Владивостоком дамокловым мечом. Но силы были неравные. По данным разведки, на самом руднике находилось свыше тысячи японских и американских солдат и двести белогвардейцев, на станции Сица — пятьсот японцев, на Фанзе — сто японцев и двести пятьдесят американцев, на Бархатной — двести пятьдесят хунхузов, на Тахэ — двести пятьдесят японцев, на станции Кангауз — триста японцев и американцев, в Романовке и Ново-Нежино — по двести американцев и канадцев. «Куда ни кинь, — говорил Безуглов, — повсюду клин». Да и каждый день прибывали свежие войска. У врага пушки, пулеметы, ружья-автоматы, а у партизан винтовки да охотничьи берданки. У врага консервы и реквизированная мука, а партизаны должны все покупать у крестьян за наличные деньги. У врага военное обмундирование, а у партизан одежда и обувь поизносились, все в дырах. У самого командующего сапоги каши просят.
Лазо донесли, что на станции Романовка противник сосредоточил продовольствие. Ударить бы по американцам внезапно, захватить продовольствие и распределить его по всем отрядам. «Кому поручить эту операцию?» — думал Лазо и пришел к выводу, что лучше всего Шевченко.
К нему и поскакал Попов. В избу вошел связной из Владивостокского подпольного комитета партии, привез бумаги и письма. Лазо сразу узнал, на одном из помятых конвертов почерк Ольги и быстро прочитал письмо.
— Ответ будет? — спросил связной.
— Обязательно, — отозвался Лазо и тут же приготовился писать.
Теперь он писал не одной жене, а и дочери, которую еще не видел, но она для него была уже живым существом, к которому он мог обращаться:
«Ольга и Ада! Милые, милые, мои дорогие!
Получил, Оленька, твою записку, отлично понимаю твое состояние и гнетущую атмосферу Русского острова. Сейчас будем рады тому, что мы живы, а увидеться придется не скоро. Так много рассказать тебе надо. Временами приходится очень трудно, но есть много хороших товарищей. Тебе рекомендую уехать в деревню и устроиться учительницей.
Попов вернулся только через два дня и коротко рассказал:
— Шевченко обрадовался приказу. «Мне, говорит, Сергей Георгиевич доверяет, знает, что Гаврила Иванович не подведет». Напал он на Романовку ночью. Американцы перепугались насмерть. Человек пятьдесят партизаны убили, столько же сдались в плен, а остальные бежали.
— Ты тоже участвовал в операции? — спросил Лазо.
— Чем я хуже других? Я даже трофей вам привез от Машкова, — и протянул футляр, в котором лежал полевой бинокль.
— Вот это Виктор меня уважил, а то я без бинокля как без рук. Шевченко захватил продовольствие?
— Ничего в Романовке нет, товарищ главком.
— Как нет? — рассерженно спросил Лазо.
— Неверное донесение. Но получить кое-что можно. Перед моим отъездом командир американской роты прислал письмо Гавриле Ивановичу и предлагает ему обменяться пленными.
— Что?! — вскричал Лазо. — Партизаны в плен попали?
— Ни один.
— Про какой же обмен пишет американский командир?
— Пусть пишет, — рассмеялся Попов. — Шевченко позвал Мелехина и говорит ему: «Вот тебе американская просьба, если бумага подходящая — используй по назначению».
— Сколько американцев попало к нам?
— Пятьдесят человек, ведь я уже докладывал об этом.
— Их накормили?
— Не знаю.
— Плохо, товарищ Попов, что ты не знаешь. Ты не посыльный, а адъютант и должен знать почти столько, сколько я. — Поразмыслив немного, он неожиданно приказал: — Седлать коней, поедем к Шевченко!