Шрифт:
«Белый аист летит,
Над белёсым Полесьем летит,
Белорусский мотив
В песне вереска, в песне ракит.
Всё земля приняла
И заботу, и ласку, и пламя,
Полыхал над зёмлей
Небосвод, как багровое знамя».
(«Песняры»)
Предисловие
Погожим осенним утром 2008-го, у бокового входа Академии пограничных войск ФСБ России, рядом с Белорусским вокзалом, под сенью старых лип, тихо беседуя, стояли несколько десятков мужчин. Все старше средних лет, в костюмах при галстуках и с фрачными
– Заходим, ребята! – отворил изнутри светлого дуба дверь приземистый крепыш, группа понемногу стала втягиваться.
Внутри было просторное помещение с окошком слева, за которым сидел прапорщик в зеленой фуражке. Он брал в руки паспорта с удостоверениями и, сделав отметку в журнале, возвращал.
Когда все собрались, молча стоявший у противоположной двери моложавый полковник сказал, – прошу следовать за мной, коллеги.
Гости прошли длинным коридором, с жужжащими на потолке плафонами, свернули за угол и вошли в открытые двери актового зала. Там, в глубине над сценой, висел портрет Дзержинского, поднимаясь кверху, желтели ряды театральных кресел, четыре хрустальных люстры заливали все ярким светом.
Усевшаяся в центре зала группа была выпускниками факультета военной контрразведки Высшей школы КГБ СССР, отмечавшая тридцатилетний юбилей, решившая навестить родные стены. Отсюда уходили на фронт Николай Кузнецов с Дмитрием Медведевым, читали лекции Конон Молодый и Рудольф Абель.
Теперь здесь обучали начальствующий состав погранвойск ФСБ России.
Для начала, ребята посмотрим фильм, – встав, обернулся к остальным, один. Свет люстр понемногу стал меркнуть, на сцену опустился пластиковый экран, а полумрак прорезал луч кинопроектора. В тишине возникла музыка из «Семнадцати мгновений весны» и на экране появились сидевшие в зале, но только молодые.
Одетые в курсантскую форму (сухопутную и морскую), они занимались в учебных классах, стреляли по мишеням в подземном тире и отрабатывали в спортзале приемы боевого самбо, обучались захвату диверсантов на полигоне ОМСДОН* и многому другому. Было в фильме и про досуг – посещение музеев с театрами и концертных залов, встречи с интересными людьми, работа в студенческих строительных отрядах на Камчатке и Памире.
Сидевшие в зале, отслужив ни один десяток лет внутри страны и побывав в служебных командировках в Анголе, Афганистане, Югославии и Чечне, сентиментальностью не страдали, но когда фильм закончился, а в люстры вернулся свет, глаза у многих повлажнели.
– А теперь, товарищи, с учетом ваших пожеланий, – встал сидевший крайним в ряду полковник, – я покажу вам нашу Академию.
Все поднялись со своих мест и направились за ним в учебный корпус. Он остался, как и раньше, в два крыла, с теми же аудиториями, классами и чекистским кабинетом, где на стендах с множеством экспонатов отображалась все история органов ВЧК-КГБ. Пройдя пустынными коридорами (было воскресенье) и, слушая пояснения, группа спустилась по широкой, с перилами лестнице, на первый этаж фойе главного входа.
Оно было высоким, просторным и отделано светлым мрамором. Справа, на специальном помосте, в стеклянном футляре алело бархатное знамя, рядом с которым застыл курсант-пограничник с автоматом, слева, на стене, висели два ряда серых гранитных плит с именами выпускников школы – Героев Советского Союза, а также закончивших ее с золотой медалью.
Рядом с входом, лицом в центр, стоял поясной, из бронзы, монумент. «Начальник погранвойск НКВД СССР, комдив А.А. Ковалев. 1899-1942г.г.» значилось на пьедестале. В молчании оглядев фойе, знамя и монумент, группа подошла к плитам, воскрешая в памяти знакомые имена, а один так и остался у скульптуры, беззвучно шевеля губами.
– Твой однофамилец, Валера, – подошел к стоявшему однокашник с фотоаппаратом
– Да нет, Виталий, это мой двоюродный дед. Вот где встретились.
– А почему когда учились, о нем не рассказывал?
– Тогда предполагал. Сейчас знаю точно.
Глава 1. Польский фронт
«Чтоб спасти изнуренную, истерзанную страну от новых военных испытаний, мы пошли на величайшую жертву и объявили немцам о нашем согласии подписать их условия мира. Наши парламентеры 20 февраля вечером выехали из Режицы в Двинск, и до сих пор нет ответа. Немецкое правительство, очевидно, медлит с ответом. Оно явно не хочет мира. Выполняя поручение капиталистов всех стран, германский милитаризм хочет задушить русских и украинских рабочих и крестьян, вернуть земли помещикам, фабрики и заводы -банкирам, власть – монархии. Германские генералы хотят установить свой «порядок» в Петрограде и Киеве. Социалистическая республика Советов находится в величайшей опасности. До того момента, как поднимется и победит пролетариат Германии, священным долгом рабочих и крестьян России является беззаветная защита республики Советов против полчищ буржуазно-империалистской Германии».
(Из Декрета Совета народных комиссаров РСФСР от 21 февраля 1918 года «Социалистическое Отечество в опасности!»
– р-р-а!! – вопили бегущие по заснеженному полю цепи в обмотках на ногах, длиннополых замызганных шинелях и с примкнутыми к винтовкам трехгранными штыками. Тут и там, в воздухе рвалась шрапнель, навстречу длинными очередями били «максимы», падали убитые с ранеными.
Впереди одной, призывно махая зажатым в руке наганом на длинном ремешке, месил сапогами снег молодой ротный. Командовал он ею третий месяц, до этого был помощником.
Над головами в очередной раз лопнул снаряд, бежавший впереди, стал валиться набок, ротный, выхватил у него винтовку. Сунув револьвер за обшлаг, поудобнее перехватил, в последнем усилии, вскочил на бруствер.
– Бей пшеков!* – сиганул вниз, и отбив удар, всадил штык в грудь жовнежу* в конфедератке. Вырвав, размозжил прикладом голову второму, замечая краем глаза, как его бойцы с ревом прыгают в траншею. Завязалась рукопашная, кровавая и беспощадная. Слышался русский мат, хряск саперных лопаток и одиночные выстрелы. Кто-то тонко завизжал, – матка боска!*
Траншеи были захвачены по всей линии обороны, вслед бежавшим к городу полякам, зачастили выстрелы.
– Оставить! – приказал своим ротный, выщелкнув затвором в грязь дымную гильзу, когда последний растворился в белом мареве.
Красноармейцы прекратили стрельбу, утирая лица рукавами и шапками (у кого остались), привалились спинами к брустверу, другие, опустившись на корточки, задымили махоркой.
– Да, Петро, много они наших положили, глубоко затянулся – один, устроившийся на убитом офицере с серебряным галуном на вороте шинели.