Комедиантка
Шрифт:
Сцена опустела. Оркестр настраивал инструменты, Хальт отправился выпить пива, актеры разбрелись по саду. Цабинский, схватившись за голову, как шальной, бегал по сцене, разыгрывая гнев и горечь: его жена, все еще не успокоившись, потихоньку всхлипывала.
— Что за люди! Что за люди! Сколько скандалов! — причитал директор.
Янка, напуганная грубостью разыгравшихся сцен, забилась в угол, не зная, что теперь делать. С директором, как она понимала, говорить сейчас невозможно.
«Артисты! Театр!» — думала девушка,
Ей было горько и стыдно.
«Грызутся, как… как…» — безуспешно пыталась она найти подходящее сравнение и продолжала стоять в растерянности.
Она старалась убедить себя в том, что все эти улыбки, слова, взгляды, все, что она видела здесь, — неправда. Ей казалось, что каждый играет какую-то роль, каждый притворяется перед другим. Она чувствовала это, но по своей простоте никак не могла понять, для чего это делается. В действительности же никто не играл, все были лишь сами собою, то есть актерами.
После недолгого перерыва репетиции возобновились — с Качковской в главной роли. Майковская была в отличном настроении: она навсегда избавилась от одной из соперниц по сцене, да еще через нее допекла и другую, самую ненавистную — Цабинскую.
Директор после ухода жены, потирая от удовольствия руки, кивнул Топольскому, и они отправились в буфет выпить. Цабинский наверняка выиграл, порвав с Николеттой.
Станиславский, самый старший в труппе, ходил по гардеробу, вне себя от возмущения. Рядом на стуле, поджав ноги, сидела Мировская. Обращаясь к ней, Станиславский не переставал возмущаться:
— Склоки и склоки… Откуда быть успеху!
Мировская поддакивала с грустной улыбкой, продолжая вязать на спицах платок из гаруса.
После репетиции Янка решительно подошла к Цабинскому.
— Пан директор… — начала она.
— А, это вы? Беру вас. Приходите перед спектаклем, побеседуем. Сейчас нет времени…
— Большое спасибо! — обрадовалась Янка.
— У вас есть какой-нибудь голос?
— Голос?
— Я спрашиваю, вы поете?
— Дома пела немного… А сценического голоса, наверное, нет… Впрочем, я…
— Приходите, только пораньше, тогда попробуем… Я скажу дирижеру…
III
Стоял чудесный, теплый день.
В Лазенки пришла весна. Цвели розы, резкий запах распространял по парку жасмин. Было так хорошо и тихо, что Янка просидела несколько часов у пруда, забыв обо всем на свете.
Лебеди, расправив крылья, как белые облачка, плыли по голубой глади воды; мраморные статуи богов сверкали белизной, их благородные линии и тишина парка, пронизанного солнцем, — все создавало впечатление античной красоты…
Вокруг разлилась молодая, пушистая зелень, словно изумрудное море, напоенное золотом солнца.
Красные цветы каштанов бесшумно опадали на землю, в воду, на газоны и, как искорки, мигали в тени деревьев.
Городской
Порой ветер шелестел в ветвях, рябил атласную поверхность воды и уносился, оставляя за собой еще более глубокую тишину.
Янка пришла в парк прямо из театра. Она искала привычного одиночества, городская сутолока мешала думать, мешала унять биение сердца, растревоженного радостью, а радость была немалой. Янка поступила в театр. Кроме того, она хотела избавиться от неприятного чувства, вызванного ссорой на репетиции.
Все, что она увидела, беспокоило, порождало тупую боль разочарования, похожего на сомнение. Что-то неопределенное и мрачное пугало ее.
Желая не думать об этом, она снова и снова повторяла:
— Я в театре! Я в театре!..
Словно еще сама должна была уверовать в сбывшиеся наконец мечты многих лет; то, что было только мечтой, стало теперь явью… Ее «завтра» будет непохожим на «вчера», между ними встанет неизмеримая пропасть.
«Как это будет?» — спрашивала себя Янка.
Она представляла себе своих будущих товарищей. Инстинктивно Янка чувствовала, что в них она не найдет ничего, кроме зависти и лицемерия, не найдет ни заботливых рук, ни верного сердца и останется одинокой, как прежде.
Но вот сомнения снова отодвинулись, Янка вдруг почувствовала в себе силу, талант, и тогда возвратилась уверенность: нужно выступить на сцене только раз, сыграть любую роль, чтобы добиться успеха и идти вперед!
Но куда? К какой цели? Янка не знала, куда ей следует идти и к чему стремиться, ее страстная натура требовала одного: двигаться вперед, в бесконечность…
Девушка мысленно уже выбирала роль, с которой хотела бы выступить в первый раз.
Было так хорошо сидеть и мечтать, что под конец Янка уже ни о чем не думала, только наслаждалась чистым, душистым воздухом, любовалась нежными красками неба и зелени. Она слышала в себе пульс буйной, неудержимо возрождающейся природы и ощущала растительное счастье жизни, незаметное и вместе с тем могучее. Казалось, мраморные фигуры богов и молодые побеги ивы, желая ей добра, напутствовали, шептали ободряющие слова, что-то сулили.
Янка ощущала в себе весну, порывы юной, кипучей жизни и все те неистребимые, бессмертные силы духа, которые проходят через века и поколения, сквозь страдания и насмешки.
Ее вернул к действительности скрип гравия. Молодой человек подошел, снял шляпу, сел тут же, на соседней скамейке, и Янка обратила внимание на его высокий белый лоб, резко очерченные брови и светлые глаза. Незнакомец, поудобнее устроившись на скамейке, принялся читать книжку.
Девушка наблюдала смену выражений на его подвижном бледном лице: он то сдвигал брови, то поднимал светлые глаза, погружаясь в глубокое раздумье; на его губах порой играла усмешка.