Комедиантка
Шрифт:
— Добрый день, господа! — приветствовала актеров директорша. Она шла, небрежно опираясь на руку мужа.
Актеры окружили директоршу. Майковская сердечно ее расцеловала.
— Супруга пана директора сегодня отлично выглядит! — воскликнул Гляс.
— Прозрел человек, супруга директора всегда отлично выглядит! — заметил Владек.
— Как самочувствие? Вчерашнее выступление, должно быть, не дешево далось вам.
— О, вам не следует брать таких трудных ролей.
— Зато
— Пресса плакала… Я видел, как Жарский вытирал платком глаза.
— И чихал при этом — у него насморк, — заметил кто-то ядовито.
— Публика была потрясена третьим актом… Зрители вставали с мест…
— И бежали от этого удовольствия подальше.
— Сколько же букетов вы получили?
— Спросите директора, он за них платил.
— Ах, Меценат, какой вы негодник! — сладко протянула директорша, синея от злости. Актеры с трудом сдерживали смех.
— Зато от всего сердца. Все говорят только красивые слова, так хоть я скажу… разумные.
— Вы грубиян, Меценат! Как можно? Впрочем, что мне театр! Играла хорошо — заслуга Янека, играла плохо — вина директора: он принуждает меня брать все новые и новые роли! А я бы хотела посвятить себя семье, ничего не знать, кроме домашних забот… Боже мой! Искусство — такая великая вещь! Мы рядом с ним все такие маленькие, такие маленькие, я каждого выступления боюсь как огня! — не унималась директорша.
— Дорогая, моя, на одну минутку! — позвала ее Майковская.
— Видите, Меценат, даже об искусстве поговорить некогда! — Директорша тяжело вздохнула и скрылась.
— Старая обезьяна!
— Бездарность! Воображает, что она актриса.
— Вчера на подмостках так выла, что, ей-богу, можно было рехнуться!
— Металась по сцене, как в горячке.
— Помилуйте, она думает, что это реализм!..
— Цабан мог бы без ущерба для себя и театра пустить эту телку на лужок.
— Столько детей!
— Думаешь, она занимается ими? Как же! Директор да няня…
Насмешки посыпались со всех сторон, едва директорша с Майковской скрылись из виду. Комедия восторгов и доброжелательства разыгрывалась недолго.
Майковская тем временем уже заканчивала разговор:
— Даете слово?
— Хорошо, сейчас все устрою.
— Пора с ней разделаться. Николетта стала несносной. Если б вы знали, что она говорит о вашей игре! Вчера я слышала ее разговор с редактором.
— Как? Смеет осуждать? — возмутилась директорша.
— Вы знаете, я ненавижу сплетни, не терплю завистников, но…
— Что же она болтала? Редактору, говорите вы?.. Жалкая кокетка!
Это было то, что нужно, и Майковская поспешила ответить:
— Нет, не скажу…
— Она поплатится! Мы ей поможем! — прошептала директорша.
— Добек! Суфлер! В будку!
— Репетиция!
— На сцену! На сцену! — звали из зала.
— Идемте! Вы сегодня играете? — спросила Майковская.
— Нет.
— Директор! — крикнула Майковская. — Можно… Ваша супруга согласна.
— Хорошо, мои крошки, хорошо…
И он направился к веранде, где сидела Николетта, а рядом с ней — элегантно одетый пожилой господин.
— Прошу на репетицию. Добрый день, сударь.
— Что репетируем? — спросила Николетта.
— «Нитуш» — и вы в главной роли… Я же сообщил об этом в газетах.
В этот момент подошла Качковская и, взглянув на них, тут же закрылась зонтиком, чтобы не прыснуть со смеху при виде растерянности Николетты.
— Но я не готова к репетиции, — сказала та, пристально взглянув на Цабинского и Качковскую; видимо, она почувствовала подвох, но Цабинский, не дав ей опомниться, с серьезнейшей миной вручил роль.
— Возьмите роль… Сейчас начинаем.
— Директор, золотой мой, проведите одну репетицию без меня! У меня так голова разболелась! Я, должно быть, не смогу петь, — жаловалась Николетта.
— Ничем не могу помочь, сейчас начинаем.
— Пойте, дорогая! Я обожаю ваш голос! — уговаривал Николетту поклонник, целуя ей руки.
— Директор!
— Что, мое сопрано?
Директорша указала на Янку, стоявшую возле кулис.
— Начинающая, — ответил он на взгляд жены.
— Берешь?
— Пожалуй, в хор… От сестер из Праги пришлось избавиться, вечно скандалят.
— Не слишком хороша собой! — определила Цабинская.
— Но лицо сценическое. И голос приятный, хотя весьма необычный.
Янка не пропустила ни слова из этого разговора. Она слышала и другое: как все хвалили директоршу, а потом зло издевались над ней. С недоумением смотрела она на происходящее и никак не могла понять, что все это значит…
— Со сцены! Со сцены!
Все ушли за кулисы, а на сцену дружно высыпала толпа хористок.
В хоре было, наверно, женщин пятнадцать. Худые лица ярко накрашены. Несмотря на то, что почти все были молодые, их уже иссушила лихорадка театральной жизни. Блондинки, брюнетки, миниатюрные, рослые, тощие, полные — пестрая смесь из разных слоев общества. Были там лица мадонн с вызывающим взглядом и расплющенные, круглые, и невыразительные физиономии девиц из простонародья. Только две черты были у них общие — модный покрой платья да выражение беззаботности и цинизма в глазах, какое приобретается только в театре.