Комедиантка
Шрифт:
— Это и есть твой девиз, Вавжецкий!
— Пьем и любим! — подал голос Котлицкий, оживляясь и позванивая рюмкой о бутылку.
— Согласен, не будь я Глоговский, согласен, только любовь — душа вселенной.
— Подождите, сейчас я вам спою кое-что о любви…
Ой, люби меня, люби! Коль владеешь мною, Не давай моим глазам Изойти слезою, Эх-ма!—
Все оживились, никто не пытался заводить умный разговор, каждый болтал, что приходило на ум.
— Милостивые дамы и господа! Небо хмурится, и в бутылках пусто. Пора уходить!
— А как?
— Пойдем пешком, до Варшавы не так уж далеко.
— А корзинки?
— Наймем какого-нибудь телохранителя. Пойду, займусь этим. — И Вавжецкий побежал в сторону монастыря.
Прежде чем он вернулся, все собрались в дорогу. Настроение поднялось. Мими с Глоговским танцевали вальс прямо на лужайке. Топольский был пьян, он то разговаривал сам с собою, то препирался с Майковской. Котлицкий, расплываясь в улыбке, крутился возле Янки, а та уже совсем освоилась и развеселилась. Она улыбалась Котлицкому и шутила с ним, позабыв о его признаниях. Он уверовал, что дурные впечатления едва коснулись ее души и тут же были забыты.
Шли нестройной цепочкой, как и бывает на прогулках. Янка вила венок из дубовых листьев, Котлицкий ей помогал и забавлял пикантными шутками. Янка слушала его, но когда вошли в большой, поросший густым кустарником лес, она вдруг стала серьезной. Ласково смотрела она на деревья, прикасалась к стволам, при этом губы и глаза ее выражали такую радость, что Котлицкий не удержался и спросил:
— Должно быть, хорошие знакомые?
— Близкие, хорошие и не комедианты, — ответила она с легкой иронией в голосе.
— А вы злопамятны. Не верите и не прощаете… Я же хочу одного — доказать вам…
— Так женитесь на мне! — неожиданно предложила Янка.
— Прошу вашей руки! — ответил он в том же тоне.
Они посмотрели друг другу в глаза и оба помрачнели. Янка, сдвинув брови, машинально отрывала зубами листья от венка, Котлицкий, опустив голову, молчал.
— Идемте быстрее, можем опоздать на спектакль.
— Итак, завтра будут читать мою пьесу?
— Вот именно, только читать, потому что Добек еще не расписал, роли…
— Боже! А когда же вы ее поставите?
— Не волнуйтесь, Глоговский! Обыватели еще успеют вас освистать! — съязвил Котлицкий.
— Поставим в следующий вторник, через неделю… Во всяком случае, я так хочу! — заявил Топольский.
— Короче говоря, на все репетиции и разучивание ролей остается четыре дня. Никто ничего не запомнит, никто не успеет хоть как-нибудь сделать роль… Это же самоубийство!
— Выставишь Добеку две рюмки водки, и он тебе отбарабанит всю пьесу.
— Ага, начнет
— За меня можете не беспокоиться, я роль выучу.
— Я тоже.
— Не сомневаюсь, женщины всегда помнят текст, а вот мужчины…
— Мужчины, не зная текста, сыграют. Возьмите Гляса — никогда не учит ролей; за несколько репетиций познакомится с пьесой, остальное делает суфлер.
— То-то Гляс и играет!
— А что вы хотите, приличный актер, совсем неплохой комик.
— Паясничает, чтоб не освистали, вот и выходит сухим из воды.
— Прошу ответить, совершенно серьезно. Ваши последние слова были шуткой или желанием, вернее условием? — допытывался у Янки Котлицкий, которому пришла в голову какая-то мысль.
— Все хорошо до тех пор, пока не слишком… скучно. Вам это известно? — ответила Янка раздраженно.
— Благодарю! Запомню… Но имейте в виду: терпение — залог успеха.
Котлицкий, прищурив глаза, посмотрел на Янку, поклонился и больше уже не подходил. Его самоуверенность не была поколеблена: он решил ждать.
Он не принадлежал к тем, кого женщина может оттолкнуть презрением или обидным словом. Он все выслушивал и аккуратно укладывал в памяти для будущих расчетов. Этот человек говорил всем правду в глаза, презирал женщин, и… постоянно жаждал их любви. Он не слишком терзался тем, что некрасив; он был, по его собственному мнению, достаточно богат, чтобы купить любую, какую только пожелает. Он принадлежал к числу людей, готовых на все.
Котлицкий шел, сбивая палкой сорняки у края дороги, и улыбался своим мыслям.
Стемнело, стал накрапывать дождь.
— Вымокнем, как курицы! — засмеялась Мими, раскрыв зонтик.
— Панна Янина, разрешите предложить вам плащ? — обратился к Янке Глоговский.
— Большое спасибо, только плащ мне не нужен… Безумно люблю мокнуть под дождем.
— Знаете, какие у вас инстинкты… — он недоговорил и комично прикрыл рот рукой.
— Нет. Но договорите, прошу.
— У вас гусино-рыбьи инстинкты. Интересно, откуда они взялись?
Янка усмехнулась, припомнив свои давние прогулки осенью, зимой, в ненастье, и весело ответила:
— Люблю такие вещи. С детства привыкла переносить непогоду… Буря приводит меня в восторг.
— Горячая кровь, атавизм, фантазия и все такое прочее.
— Нет, всего лишь привычка или внутренняя потребность, которая разрослась до страсти.
Глоговский предложил Янке руку, и они пошли рядом. Янка принялась рассказывать ему о своих приключениях в лесу. Говорила она с ним дружески, просто, будто знала его с детства. Минутами Янка даже забывала, что видит его впервые. Его открытое лицо, грубоватый прямой характер нравились ей, девушка чувствовала в нем близкую ей братскую душу.