Комедия положений
Шрифт:
7 декабря случилось это страшное землетрясение в Армении, а как раз после этой записи заболела мама пилонефритом. Сама себе и поставила диагноз, нащупала воспаленную почку, несмотря на высокую температуру, около 39, всё соображала, попросила соседку позвонить в железнодорожную больницу, где работала, знала всех врачей и поэтому хотела лечь туда.
Я срочно достала маме какие-то дефицитные антибиотики, и переслала с проводником, а Витя Король, наш полуродственник (кем приходится маме свояк ее брата?) вот Витя,
– Ну и как вы, выдюжите? Не надо Зою телеграммой вызывать?
Мама выдюжила, пошла на поправку, и я приехала за ней после выписки, чтобы побыть с ней неделю, и когда она окрепнет, забрать в Долгопрудный.
Билет я купила в один конец, так как не знала точно, когда поеду обратно.
Мама была слаба после болезни, но температуры не было. Я готовила еду, ходила на рынок.
В первые же дни сходила к родителям Зойки Меликян, которая жила в Ленинакане, и вот что они мне рассказали:
Все пять членов Зойкиной семьи остались живы: во время толчка разрушившего Ленинакан, Зоин муж, не помню, как его зовут, заправлял машину на бензоколонке, старшая дочка была в институте, здание которого старой постройки выдержало толчок, в школе у средней дочери обвалилось одно крыло из четырех, а ее класс был расположен в другом. Младшая девочка уцелела просто чудом. Она вышла на балкон их квартиры, расположенной на втором этаже, делать уроки. Во время подземного толчка их дом современной постройки рухнул, как колода карт, плиты сложились вовнутрь, а балкон, перекореженный, просто выпер наружу и повис над землей.
Девочка стала плакать, мимо проходили мужчины, услышали плач, посмотрели:
– Да это же дочь нашего хирурга, надо снять.
Один встал на плечи другого и взял девочку. А Зоя в этот самый момент шла по улице. Был обеденный перерыв, и она спешила домой покормить дочку-первоклассницу. Толчок застал ее на улице на полдороги к дому.
Еще не осознав, что происходит, чувствуя сотрясение земли и треск разрушающихся зданий, Зоя побежала к дому. Вместо дома были развалины, и какие-то мужчина копошились возле их балкона. Улица, развалины, люди, всё завертелось перед ее глазами, и она упала без сознания на тротуар.
– Увидела мужчин возле балкона и дальше провал, пустота, - рассказывала мне Зоя спустя два года при нашей встрече в Батуми.
Как она очнулась, как нашла детей, что пережила, пока узнала, что все живы, об этом нет ее воспоминаний, да и словами это не расскажешь, и сил у нее не было всё это вспомнить.
Просто была жизнь, текла по привычному руслу от обеда до ужина, в каждодневных заботах и хлопотах, и разом всё закончилось, остались руины и семьи на улицах. Пустота.
Спустя два дня за ними приехала двоюродная сестра мужа из Еревана, нашла Зою возле костра с девочками. Зоин же муж оперировал день и ночь,
Зоя зашла к нему в больницу и попросила передать, что все живы, а он даже и выйти не смог из операционной, каждая секунда могла стоить жизни раненому.
Сестра увезла Зою с племянницами с собой в Ереван, а через день свободный проезд к месту катастрофы был закрыт, и не удалось бы так легко забрать пострадавших.
– Мы остались только в том, что на нас было, квартиру завалило полностью, потом мы лазили туда, пытались хоть что-то достать, ну да всё погибло. Вот только машина и сохранилась, - рассказывала Зоя. Но на фоне чужого горя материальные потери не волновали.
Девчонки в Батуми собрали деньги, узнали у родителей адрес и послали Зое, я сделала тоже самое, вернувшись в Москву. Собрала со здешних одноклассников деньги и послала, где-то в январе.
Встречать новый год в Батуми мне не хотелось, и мы с Маней стали пытаться добыть билет.
В Армении было землетрясение, а в Грузии урожай мандарин. Владельцы садов и перекупщики стремились добраться до Москвы перед Новым годом, когда торговля мандаринами самая бойкая, и зашибить деньгу. Билетов не было ни в одной кассе.
В проливной дождь, мы выходим с Маней из помещения предварительной продажи билетов:
Маня в черном кожаном пальто, открывает зонт, вздыхает:
– Кассирша сказала: только на уровне правительства...
– Правительства..
– тяну я.
– У нас один человек в правительстве, Гиви. Надо идти к нему. Другого выхода нет.
И мы потопали к Гиви на прием, он тогда был министром здравоохранения Аджарии.
Добрались мокрые, замерзшие, и попросили секретаря доложить, что его ждет одноклассница, Зоя Хучуа, приехала из Москвы.
Минут через пять вышел Гиви веселый, и мы немного посидели у него, согрелись, вспоминая молодость. Доложили, вот у Мани уже и внук родился где-то в Риге.
– Ай-ай, - закричал Гиви, - какой позор. Я учился в одном классе с бабушкой.
Между разговорами Гиви написал записку, в кассу, и я в тот же день пошла на вокзал за билетами.
Вокруг кассы стеной стояла огромная очередь. Все кричали, махали руками с зажатыми в них купюрами. Кое-как мне удалось протиснуться к кассе на расстояние вытянутой руки и подать кассирше записку.
Деньги я передавала через чужие руки. Пока кассирша выписывала мне билет, меня оттеснили от кассы. Вся эта толпа мужчин замолчала, когда я вынула четыре двадцати пяти рублевые бумажки, сто рублей за два билета до Москвы в международном вагоне.
И так же молча мне передали билет обратно и никто не пикнул, что вот мол билеты-то есть! Но по правительственной брони и за большую цену.
Как только мы вошли в вагон, нам попалась женщин, модно одетая, в милой шляпке с вуалью.
Моя сгорбленная сухая мамочка, закутанная во все возможные одежки-тряпочки, висевшие на ней, как на пугале, быстро, и даже как-то брезгливо, прошла мимо нее в наше купе: