Комедия убийств. Книга 1
Шрифт:
Однако и тут не кончились их беды. Едва лишь забрезжил рассвет, как в море забелели в бесчисленном множестве паруса чужих кораблей.
— Скорей им навстречу'! — прокричал Бьёрну Эйрик. — Не медли, сдержи их, пока мы погрузим друзей, чтобы после придать их огню и отправить их души в Валгаллу. Мы споро управимся с этим и быстро придем вам на помощь.
— Приказывать волен конунг, — прошептал тихо Торгрим Горбатый, старик, ведавший тропы духов. — Он же сын Одина, за честь его слушать прославленным ярлам…
Бьёрн побелел.
— Мне слушать его?! — заскрипел он зубами.
Ну что ж, раз так, то он поспешит. Да только туда, куда решит сам. Он выйдет из боя, а после… После уж забота Торгрима убеждать воинов, что так возжелал сам Один. Ярл кожей почувствовал —
Поступив таким образом, недальновидный Эйрик оскорбил не только ярла и многих из его воинов, последовавших примеру вождя, но и косвенно ударил по престижу Торгрима, — ведь он во всеуслышание заявил, что такое угодно богам. Еще тогда, когда (никто и не помнил уже, с чего все пошло) только объявился среди племени Бьёрна этот обычай, Торгрим поспорил с Торольфом, колдуном Эйрика, который лишь посмеялся над глупой блажью, сказав, что сроду не слышал, чтобы Одина интересовала борода или волосы воина, ибо всем известно, что не прической сильны викинги, а доблестью ратной.
Торгрим продолжал с пеной у рта доказывать, что разметанные волосы и незаплетенная борода вызывают волнение на море. До вчерашнего дня это было всего лишь спором двух колдунов, к мнению которых, конечно, прислушиваются и даже советуются с ними, прежде чем решиться на какое-нибудь важное предприятие; однако не их руки налегают на весла, ставят паруса и рубят врагов, не в их головах вызревают коварные планы… впрочем, и в их, как оказалось, тоже.
Рулевой, округлив глаза, уставился на ярла, когда тот приказал на полпути к быстро приближавшемуся врагу повернуть драккар вправо и держать курс вдоль берега. Там на мелководье, среди рифов и подводных камней, более тяжелым, глубже осаженным судам мавров будет труднее соперничать с северными оленями моря.
Ярл повторил команду, но рулевой мешкал. Многие гребцы подняли головы, казалось, сейчас они перестанут грести и, вскочив с лавок, набросятся на предводителя, скрутят по рукам и ногам и отправят беседовать с рыбами.
Единственное, чего по-настоящему страшит викинга, — позорная смерть: Бьёрн метнул опасливый взгляд на старика, но тог и не думал беспокоиться. Наоборот, вытянув руку, казавшуюся из-за уродства колдуна очень длинной, Торгрим указал скрюченным от ревматизма пальцем в сторону берега, над которым всего несколько секунд назад засияло только что вставшее солнце. Теперь же светило исчезло, скрытое черным, словно смола (так, во всяком случае, показалось Бьёрну), облаком. Оно было невелико, но веяло от него чем-то зловещим. Да и верно, вокруг сделалось темно, почти как в предрассветных сумерках.
Гребцы не бросили весел, и драккары Плетенобородого (числом три, четвертый, с экипажем из южной окраины владений Бьёрна, не успел за товарищами) продолжали мчаться навстречу врагу.
— Знак Одина! Великий Один посылает нам знамение! — затрясшись все телом, истошным голосом завопил горбун. — Боги гневаются на Эйрика за то, что обманывал викингов, говоря им, будто он сын его. Это знак! Знак великого Одина!
Сидевшие на веслах воины еще больше растерялись, но продолжали грести.
— Что стоишь, крабий корм? Поверни руль! — закричал колдун, сверля лицо рулевого безумными глазами. — Один велит тебе! — Воин повиновался, а колдун закричал неожиданно громко и зычно, так что его слышали и на двух других ладьях: — Я слышу голос Одина, он велит нам немедленно возвратиться в страну фьордов!
Торгрим поднял широко раскинутые руки и, взметая ладони к небу, громогласно воззвал к верховному богу королей моря, прося у конунга Асгора помощь, дабы исполнить его волю. Безумные глаза Торгрима вылезали из орбит, извергая молнии. Из перекошенного рта, клоками оседая на серебряной бороде, летела пена.
Не то суеверный страх, не то благоговейный восторг (не часто боги посылают людям столь явные знаки своей воли) охватил норманнов. Мороз пошел по коже храбрецов; случилось ли это оттого, что вокруг внезапно стало темно и холодно, или же по иной
Те не слишком-то и рвались преследовать три одиноких ладьи, сосредоточив внимание на девяти других кораблях морских разбойников. Последние также не могли не заметить того, что происходило в небе.
Тех, кто струхнул поначалу (по большей части новички), воодушевили Эйрик и старый Торольф, сказав, что Один намеренно закрыл солнце, чтобы сынам сурового Севера было удобнее сражаться с врагами, привычными к блеску лучей дневного светила. И верно, подоспевшие лучники встретили достойный отпор со стороны викингов, которым еще минуту назад солнце било прямо в глаза, мешая стрелять.
Впрочем, всерьез беспокоили лишь корабли мавров, коих паруса быстро приближались в бессчетном множестве.
Местных моряков, по-видимому, не страшило знамение небес, или же их колдуны усмотрели в нем добрый для них знак, так или иначе вражеская флотилия обрушилась на едва отчаливших и не успевших набрать скорость норманнов. Тяжелые галеры, капитаны которых велели матросам убрать паруса, продолжая движение на весельном ходу, стремились пробить борта драк-каров; те же, управляемые искусными кормщиками, ловко избегали губительных таранов. Но враги, коих было втрое, вчетверо больше, со всех сторон окружили ладьи викингов. Закипела рукопашная схватка, а в ней северяне не знают равных.
Между тем небо все больше и больше заволакивали свинцовые тучи; вот уже сверкнули молнии и грянул гром. Едва отзвучали первые раскаты, как Эйрик надел дедов шлем с расправляющим крылья серебряным ястребом и, выхватив секиру, зычно воззвал к Одину, покровителю храбрецов.
Галера мавров мчалась прямо на корабль конунга, нацеливая окованный железом зуб тарана в борт драк-кара. Казалось, что столкновения не-миновать, но сжимавший рукоять румпеля старик Торлак Рёгнвальдсон, известный ловкостью и мастерством кормчего, спас флагман Эйрика и моряков от верной гибели.
Торлак еще молодым воином сражался бок о бок с дедом нынешнего вождя Эйриком Бессмертным, получившим из рук самой жены Одина Фригг чашу с волшебным медом, испив которого сделался неуязвимым для вражеского железа. Однако дочь великанши, Хель [12] , которой приглянулся удалой молодец, жаждала видеть воина в подземных чертогах, а потому, когда упоенный битвой Эйрик громил врагов, попросила своего отца, Локи, на один миг отвлечь Одина, что тот, всегда готовый насолить последнему, и сделал. Крошечного мгновения вполне хватило для осуществления коварных замыслов Хель: мачта вражеского корабля, на борту которого сражался дед нынешнего конунга, внезапно подломилась и упала на грудь Эйрика Бессмертного, неуязвимого ни для меча, ни для секиры, ни для копья, ни для жала подлой стрелы [13] . Воин умер только через неделю, но все это время, лежа на смертном одре, не выпускал из пальцев рукояти меча (ибо пришедшие за ним валькирии открыли воину замысел Хель и Локи).
12
Мифическое существо, дочь бога Локи, наполовину прекрасная женщина, наполовину безобразный скелет. Сам же Локи в скандинавской мифологии нечто вроде злого демона, хотя образ его очень неоднозначен, а злодейство его… многогранно.
13
Эта легенда напоминает историю гибели сына Одина и Фригг, Бальда. Локи замыслил погубить его, тогда Фригг, узнав об этом, заставила все предметы, которые, по ее мнению, могли причинить вред сыну, поклясться, что они этого не сделают. Все, кроме омелы, заверили богиню в своей лояльности. Узнав об этом, Локи сделал из омелы дротик, которым и поразил Бальда.