Комик
Шрифт:
– Скажите, пожалуйста! Ну, да, впрочем, и честь для него велика - из каких-нибудь писарей быть приглашену в благородное общество - и это не безделица.
– Конечно. Приезжайте обедать.
– Клеопатра Григорьевна очень больна.
– Ну, что же такое? Вы не поможете.
– Конечно, Аполлос Михайлыч, - приеду-с.
От Вейсбора Дилетаев проехал к Матрене Матвевне, о которой я уже упоминал и с которой у него, говорят, что-то начиналось. По его назначению, она должна была играть в его комедии
При всех своих свиданиях Аполлос Михайлыч с Матреной Матвевной имели всегда очень одушевленную беседу, потому что оба они любили поговорить и даже часто, не слушая друг друга, торопились только высказать свои собственные мысли.
Едва только гость появился в зале, где сидела Матрена Матвевна, сейчас же оба вместе заговорили.
– Вхожу в храм волшебницы, с преклоненными коленами, с мольбою и просьбою, - произнес Аполлос Михайлыч.
– Это я знаю... все знаю... согласна и рада!.. Извиняюсь только, что вчера не могла приехать, потому что была в домашнем маскараде.
– Вы еще похорошели, Матрена Матвевна.
– А вы еще более стали льстец!
– Нет, какой я льстец - старик... хилый... слабый... я могу только в душе восхищаться юными розами и впивать их дыхание.
– Не старик, а волокита, льстец и повеса.
– Не верю, не верю обетам коварным, а буду умолять вас принять на себя роли, которые вы, конечно, превосходно сыграете, потому что отлично играете стариками. Я их сам для вас перепишу.
– Давайте, я все выучу и сыграю. Когда вы состареетесь?
– Я уж и теперь старик!
Матрена Матвевна покатилась со смеху.
– Ха, ха, ха... Он старик! Актер... поэт... он старик! Совсем всё устроили?
– Почти совсем.
– Дарья Ивановна была?
– Да, - вчера была.
– Она играет?
– Должна.
– Она влюблена в вашего Мишеля.
– Она замужем.
– Что ж такое! Ах, каким постником притворяется, а сами что делаете?
– Я вдовый.
– Ну да, конечно, это оправдание. Отчего Фанечку не выдаете замуж?
– Женихов нет!
– Ну, что это вы говорите, - выдавайте!.. Право, грешно так девушку держать.
– Я, с своей стороны, согласен хоть сейчас; но никого в виду нет.
– А Рагузов! Она вам, право, связывает руки.
– Конечно, но он не сватается, да и чужды они как-то очень друг друга; может быть, теперь сблизятся. Он будет читать "Братья-разбойники", пресмешной человек... О чем вы задумались?
– Так, что-то грустно... Что моя жизнь? Хожу, ем, сплю и больше ничего.
– От вас зависит...
Матрена Матвевна усмехнулась.
– Отчего ж от меня?
– Вы не любите стариков.
– Напротив, я только и люблю мужчин пожилых лет.
– Приезжайте-ка к нам обедать.
– Обедать?.. Хорошо.
Дилетаев
– Разбойник! Совершенный разбойник!
– проговорил тот.
– Я всю ночь все обдумывал: надобно большое искусство, чтобы вышло что-нибудь эффектное, - говорил хозяин, протягивая руку.
– А костюм-то разве не эффектен? Да вы, мой милый, поразите всех одною наружностию.
– Мне хочется кое-что к поэме прибавить.
– Прибавляйте, пожалуй.
– Именно, прибавить в том месте, где говорится:
Бывало, в ночь глухую
Заложим тройку удалую,
Поем, и свищем, и стрелой
Летим над снежной глубиной.
Я переделал так:
Бывало, в ночь глухую,
Тая в груди отвагу злую,
Летим на тройке вороных,
Потешно сердцу удалых!
Мы, мразный ветр в себя вдыхая,
О прошлом вовсе забывая,
Поем, и свищем, и стрелой
Летим над снежной глубиной.
Это будет сильнее.
– Чудесно! Право, чудесно!.. Какого, батюшка, сейчас актера достал я, чудо! Приезжайте обедать.
– Не знаю, поутру можно ли. Я думаю много переменить в пиесе.
– Ну, хоть вечером.
– Вечером буду.
Аполлос Михайлыч завернул также и к судье и здесь было получил неприятное известие: Осип Касьяны решительно отказывался играть, говоря, что он совершенно неспособен и даже в театре во всю свою жизнь только два раза был; но Дилетаев и слышать не хотел.
– Что вы там, почтеннейший Осип Касьяныч, ни говорите, как вы ни отказывайтесь, мы вам не поверим: вы будете играть и прекрасно сыграете, потому что вы человек умный, это знают все, и сегодняшний вечер пожалуйте ко мне.
У судьи вытянулось лицо.
– Хоть на сегодняшний вечер увольте меня, Аполлос Михайлыч, проговорил он, - право, я даже все мои обязанности нарушаю с этим театром.
– Вы ваших обязанностей никогда не нарушали, - этого никто о вас не смеет и подумать, - решил Дилетаев и, снова попросив хозяина не расстраивать отказом общее дело, уехал.
– Провалился бы ты с своими вечерами! Совсем сблаговал, дурак этакой, проговорил ему вслед судья.
Дома Аполлос Михайлыч имел еще неприятную сцену с племянником, который тоже отказывался играть и на которого он так рассердился, что назвал его безмозглым дураком и почти выгнал из кабинета.