Комики мирового экрана
Шрифт:
Тогда, в 1934 году, не сыгранная Гариным роль вернее и четче прояснила направление его таланта, природу его дарования, точнее обозначила границы того художественного мира, за пределами которого актер может сыграть любую роль, а может и не играть ее вовсе. Гарин действительно предпочитает брать и давать характеры в статике, недвижимые в пространстве и во времени. Это не значит, что герои Гарина статичны, безучастны ко времени и окружающей среде. Просто это значит, что актер исследует исконные, непреходящие противоречия в человеческом характере. Очевидно, ему так удобнее работать: повернуть своего героя неожиданной стороной, новой, еще неизвестной, столкнуть в характере абсолютно противоположные черточки. Он любит вывернуть характер наизнанку, чтобы сделать ее, эту изнанку, наглядной и обозримой. Отсюда, вероятно, идет эксцентрическая манера игры, которую актер отточил когда-то на сцене, в мейерхольдовских постановках.
ЖЕНИТЬБА
В знаменитом спектакле Мейерхольда
После премьеры «Горе уму» один критик с удовольствием объявил: опять у Мейерхольда все наоборот.
Но разве эксцентричный Кюхля — Чацкий наоборот? Ведь декабрист Вильгельм Кюхельбекер тоже числится в прототипах героя грибоедовской комедии. Чацкий Гарина был эксцентричен, и это имело свой резон и свое оправдание в той грандиозной игре, которую затеял на сцене режиссер. Сам Гарин очень верно замечает: «У Мейерхольда все было как раз не наоборот, а скорее навыворот». Действительно, традиция исполнения этой роли* — одна из самых устоявшихся в нашем театре. Все известно до мельчайших подробностей, все выверено: страстная интонация, патетический и решительный жест, костюм...
Для актера эксцентрика то же, что для писателя метафора: средство обострить образ, обнажить его суть, сделать характер объемным, как скульптурный портрет, или плоским, точно плакат.
Ю. Тынянов начинает своего «Поручика Киже» словами: «Император Павел дремал у открытого окна. В послеобеденный час, когда пища медленно борется с телом...» Сразу заметен эксцентрический акцепт. И потом следует исторический анекдот о том, как случайная описка стала человеком в чине и звании, с положением в обществе, а живого человека не стало по причине другой ошибки писаря. Анекдотический случай в пересказе писателя достигает размеров грандиозной метафоры — аллегории бюрократического механизма. Метафорический сюжет в своем движении всегда эксцентричен. Как походка Чарли. Как шаги адъютанта Каблукова, идущего на доклад к императору, — уверенные, но «с подшаркиванием». Как взгляд того же адъютанта — холодный, бесстрастный и вдруг, неожиданно, «азартный».
И вот актер на экране не просто комедиен, он метафоричен, он.— само иносказание. Его условность — высочайшей пробы, и отпускает он ее щедрой мерой каждому своему персонажу. Говорят, для таких актеров надо писать сценарии специально. В таких случаях имеют в виду специфику дарования — не просто размах его.
В 30-е годы Гарину будет особенно нелегко оставаться на экране самим собой. Юрий Олеша, писатель весьма эксцентрически й, шутил однажды, что открыл лавку метафор. Сначала ему казалось, что он быстро разбогатеет, у него был великолепный товар. Но дорогие метафоры покупатели не брали, а раскупали дешевые. Он едва сводил концы с концами. Лавку пришлось прикрыть.
МУЗЫКАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
ЭЛИКСИР БОДРОСТИ
Многие обладатели метафорических богатств едва сводили концы с концами в то время. Гарин обратился к комедии Гоголя «Женитьба». Ставил ее сам вместе с X. Лакшиной. Играл в ней Подколесина, Сегодня трудно судить об этом фильме, об этой роли — лента не сохранилась. Остались противоречивые мнения, воспоминания. По ним можно предполагать, что Гарин остался верным традициям Мейерхольда. Он стремился воссоздать на экране социально точный и в то же время непреходящий тип. И снова он выворачивал характер наизнанку, чтобы сделать его наглядным и постижимым. Характер, статичный во времени и пространстве, кипел и бурлил внутренними противоречиями. Рядом с Гариным и другими актерами в фильме живо и непосредственно играли вещи: статуэтки, музыкальные ящики, трубки, повозки. Может быть, картине стоило появиться в 20-е годы, вслед за «Шинелью» фэксов, или в 60-е — после «Женитьбы Бальзаминовая.
Зрителям запомнился еще один образ, созданный Гариным в фильме, очень скромном по своим художественным достоинствам. Это Альфред Терентьевич Тараканов из «Музыкальной истории».
История неприхотливая, из тех, которые довольно часто появлялись тогда на экране, — о том, как молодой шофер такси, обаятельный паренек с прекрасными вокальными данными, страстно и навсегда полюбил оперную сцену и девушку. Всего он достиг. Были, правда, кое-какие неприятности, недоразумения, курьезы. И путался под ногами у высокой любви мелкий пошляк и завистник Федя Тараканов. Это сюжет. А в целом фильм получился, пожалуй, о другом. Мелкий пошляк стал высоким. Большая любовь несколько потеряла в масштабе. Разве что вокальные данные остались хорошими — шофера играл молодой Лемешев. С годами забылось, из-за чего ссорились герои, как они мирились, но не забылась нелепая фигура Альфреда Тараканова, гордо выступающего в ярком оперении пошлейших афоризмов — «согласно теории сохранения личности, одеколон не роскошь, а предмет ширпотреба и культурной жизни». Гарин декламирует их, точно стихи, патетически и вдохновенно. Актер, казалось бы, добавил всего один штрих к персонажу, резко очерченному в сценарии,— глупый, чванливый человек упивается своей глупостью. И герой сразу необычайно прибавил в масштабе и значительности. Перед нами уже не рядовой армии обывателей, пошляков и мещан, а ее апологет, пророк и вдохновенный поэт. Легко заметить, что гаринский Тараканов имеет весьма приблизительное и условное отношение к событиям «Музыкальной истории», к профессии, которой он там владеет. Он — сам по себе законченное произведение искусства, а сюжет движется по своим законам. И кажется иногда: странно, что они рядом, в одной «истории».
СВАДЬБА
Сюжет
Если Чарли оказывается на заводе, то никогда не догадаешься, что это предприятие производит. Невероятное, фантастическое нагромождение валов, рычагов, шестеренок. Это завод-символ. Как сам герой. У героя есть имя и нет фамилии. У завода тоже только одно имя — завод. Такова последовательность чаплиновской метафоры.
Каждый художник ищет свою тему, своих «сообщников» в искусстве. Эрасту Гарину особенно впору придутся сказки-комедии Евгения Шварца. Перед войной он сыграет в «Тени» на сцене Ленинградского театра комедии. После войны — Короля в фильме «Золушка». Потом Короля в спектакле «Обыкновенное чудо». Потом вновь Короля в «Каине XVIII». И еще раз Короля в «Обыкновенном чуде», но уже на экране.
ВЕДЬМА
ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО
Что правильнее: актер нашел своего драматурга или драматург — актера? Это не самый существенный вопрос. Важно другое. Гарин естественно и свободно чувствует, живет и играет в пьесах Шварца. В пьесах, где все так странно и так необычно. Где сказочная фея может так же легко молодеть и стареть, как человек иногда краснеет или бледнеет. Где возможны самые неожиданные, волшебные превращения — например, медведя в красивого юношу, и довольно житейские, прозаичные — молодого человека в дикого зверя, едва его поцелует девушка. Где король больше смахивает на шута (как в «Золушке»), а шут считается королем («Каин XVIII»). Где все так двусмысленно, как бывает только в цирке, когда искусный канатоходец демонстрирует свое «неумение» ходить по проволоке или фокусник объясняет свои секреты, хитря при этом с еще большей изобретательностью. Где автор с поразительной непринужденностью, словно играючи, поворачивает своих героев то одной, то другой, то третьей стороной. А Гарин с видимым удовольствием включается в эту игру, охотно принимая все ее условия. В «Золушке» он — добродушнейший из королей, какие только правили в жизни и в сказках, — веселый, общительный, восторженный и суматошный. Будто и не король, а мальчишка какой-нибудь — так шаловлив и беспечен монарх сказочного королевства. И, конечно, он способен только на крайнее выражение чувств. Если он радуется, то беспредельно, безудержно, упоенно. «Позвольте вам представить , — обращается Король к гостям, — девушку волшебно одетую, сказочно прекрасную, сверхъестественно искреннюю и таинственно скромную». А когда гневается, то делает это со свойственной детям и королям неумеренной вспыльчивостью: «К черту! К дьяволу! Ухожу в монастырь!» И все у него рядом, вместе — гнев и милость, грусть и веселость. Таким он написан у Шварца, таким его играет Гарин. Ребенком, получившим власть в сказочном королевстве, и королем, впавшим в счастливое детство. В «Обыкновенном чуде» его Король — быть может, самый сложный и самый парадоксальный из всех государей, когда-либо правивших в жизни и в сказках. Он вовсе не притворяется мягким, добрым, чистосердечным, когда испрашивает разрешения у Хозяина погостить несколько дней, когда беседует с ним так откровенно и дружески. Он таков и есть. В его прозрачных глазах столько умиления, за его робкими жестами такая бездна обворожительности, что это естественно и легко переходит в нечто совсем противоположное. В одной из сказок Шварца есть такая реплика: «Умоляю вас, молчите! Вы так невинны, что можете сказать совершенно страшные вещи». Вот и Король так наивен и простодушен, что того и гляди, сделает какую-нибудь гадость своему ближнему. Например, угостит ядом. Сам автор назвал своего героя квартирным деспотом. «В сказке, — поясняет Шварц, — сделан он королем, чтобы черты его характера дошли до своего естественного предела».
РЕВИЗОР
КАИН ХVIII
Вот это органичное свойство шварцевского таланта более всего в стихии дарования Гарина. Он любит доводить до естественного предела каждую черточку характера своего персонажа. Он, как и Евгений Шварц, умеет открывать скрытое, обнажать тайное и всегда предпочитает говорить ярко, образно, метафорично. Пытаясь все-таки вникнуть в суть комического таланта Гарина, мы не можем, конечно, забыть, что ему довелось сыграть немало ролей вовсе и не эксцентрических. Иные из них он исполнил вполне профессионально, не более — хотя бы роль диверсанта в фильме «На границе» или вахтера в картине «Девушка без адреса». Но иные очень талантливо и своеобразно: в «Аленке», «Неоконченной повести», «Монете». И особенно интересной была роль доктора Калюжного, сыгранная на сцене ленинградского Театра комедии еще до войны. Безусловно, эта работа много значила для Гарина. Актер сыграл Калюжного так, как это было привычно в те годы, психологически подробно, достоверно и убедительно — передал движение характера, развитие мысли и чувства. О гаринском Калюжном много писали тогда. И многие склонны были считать, что именно в этой роли открылся подлинный Гарин— все предыдущее, мол, было только поиском.