Комики, напуганные воины
Шрифт:
Стол А: макарончики и филе окуня из озера Омодео;
истощенная страсбурская утка с картофелем `a lа Roscoff;
тропические фрукты местного происхождения; карибский кофе «Мрак».
Стол Б: манная каша — отварная свекла — печеное яблоко.
Серджо Камбала, хоть он и приучен к телевизионному плюрализму и каскадам юмора, в данном случае его не улавливает.
— Я выбираю меню Б, — заявляет Лучо. — А то вчерашний вепрь до сих пор у меня в желудке ревет.
Смеются все, кроме Камбалы, который, вращая глазными яблоками, хнычет:
— А мне вепря не дали…
Персонал выходит.
Вот скрючился на койке старый больной зверь, жующий просто потому, что есть надо. Но спустя миг спина его горделиво распрямляется, словно он следует в экипаже, а по обеим сторонам дороги его приветствует ликующая толпа. Именно таким манером приступает он к печеному яблоку. Пища поглощается почти бесшумно, если не считать стука тележек и тарелок в коридоре да насоса, звук которого напоминает глотательные движения Камбалы, не меняющего горизонтальной позы.
Смотрит Рак на Лучо и думает: вот бедняга. От досады он чуть не плачет, а что поделаешь?!
— Ну и гадость эта каша, — изрекает он. — Небось те, кто в частных клиниках лежат и сами за себя платят, жуют сейчас пироги.
(Кардиопатию Рак сопрягает с идеологией.)
— И доктор уж три дня к тебе не заглядывает. Может… — Рак прикусывает язык.
— Вон сколько у него больных, — замечает Крыса, — ничего не попишешь…
— Ну да, вы все проглотить готовы! — возражает Рак. — Вам дай хоть марлю с ватой на обед — вы и ту скушаете да скажете: ничего не попишешь…
— Голодному вздыхается, а сытому рыгается, — изрекает Крыса, который и не так может сказануть.
— Вы меня, конечно, извините, — говорит Лучо Ящерица, — но тут я согласиться никак не могу. Общественный договор гарантирует соблюдение элементарных прав, хоть мы и почитаем их теперь за роскошь. Возьмем такой пример: вы ведь дышите, правда?
Крыса вынужден признать за собой такую слабость.
— Тогда вы знаете, что максимум доступного нам, старикам, чистого, свежего воздуха — это скверик, который мы делим с собаками, и горшок с геранью — наша Амазония. Города нас не любят, окраины потихоньку выживают, деревни обрекают на одиночество. Многие из нас вместо того, чтобы купить себе виллу у моря, вкладывают деньги в вино. Только и удовольствия, что в отместку этой враждебной бронхитоносной среде осквернишь ее мокротой. А ведь чем старше становишься, тем больше нуждаешься в кислороде…
— И не только в кислороде, — вставляет Рак, который, дай ему волю, в один присест заглотил бы все девяносто два элемента таблицы Менделеева.
— Вон у вас над головой кислородная трубка. Будете при смерти — надышитесь до отвала. Но не раньше, а то еще войдете во вкус. Поняли меня?
Мнения Камбалы спрашивать бесполезно. Передают прогноз погоды, а он помешан на антициклонах.
— Я в этих вещах не смыслю, — говорит Крыса. — И не привык критиковать то, чего не знаю. Это все равно как если б я, привратник, стал обсуждать дела моих жильцов…
— Скажете, вы и к атомной бомбе никакого касательства не имеете? — в нарушение всякой логики встревает Рак.
— Конечно, ведь не я ее делал.
(Это под сомнение не ставит никто.)
— Значит, — кипятится Рак, терзая колбасу, — когда тебя пинают в зад, рвут в клочья,
— Я хочу вернуться домой.
— В тот чудный дом, где стреляют из окон?
— А зачем вы туда входили? Я, как привратник, хотел бы вас спросить: что вам там понадобилось?
— Но, я надеюсь, стрелять в него вы бы не стали, — произносит Лучо Ящерица; оттопырив мизинец, он прихлебывает воображаемый кофе.
Затрудняясь с ответом, Крыса тихонько пускает ветры.
— Вы должны понимать, что это не ответ, — говорит Лучо.
Тут входит Аистиха и торжественно возвещает:
— Доктор!
Никто не аплодирует.
— Доктор идет!
— Да поняли мы! Что же теперь, нам встать по стойке «смирно»? — вопит Рак.
Аистиха на десять минут выдворяет Рака в коридор. С минуту все смотрят на пустой дверной проем. Затем слышатся мягкие шаги, и появляется доктор Филин в сопровождении двух дипломников — брюнета и блондинки.
— Тут у нас три весьма любопытных случая. Выключите телевизор, — приказывает Филин.
Камбала испускает хрип.
— К примеру, этот пациент, — указует Филин на Камбалу, — страдает синдромом Анхиза. Синдром проявляется у стариков в виде отложений гравия в артериях и суставах, ослабления болтов, крепящих остов, и засорения котла, что затрудняет движения. Перемещение возможно лишь с опорой на клюку. Если клюка non sufficit [10] , требуется операция. Иными словами, подгонка клюки. Так и тянется до тех пор, пока пациент полностью не утрачивает способность держаться на ногах. Когда он требует ухода, как грудной ребенок, смердит и покрывается так называемыми пролежнями, тут уж остается только дожидаться фатального исхода.
10
Здесь: не дает необходимого результата (лат.).
— Тем лучше, — вздыхает Камбала.
— А какое рекомендуется лечение? — осведомляется брюнет.
— Для суставов — нефть, «Кардиобофингер» внутривенно либо концентрированный «Корасон» в свечах или в гранулах, злаковая диета, витамины и тому подобное. Но в таком возрасте особого успеха ждать не приходится. Каждый день — подарок. Уф! Переходим ко второму случаю, к нашему синьору Крысе. Здесь мы имеем классический синдром гиперфагии Саварэна. От немыслимой диеты стенки его артерий покрылись пластом слоеного теста, и это затрудняет кровообращение. Печень у него как камень, почки задубели, от селезенки одни остатки, в поджелудочной ералаш, желудок — пустой звук.
Ученики сдержанно хлопают в ладоши.
— И что же нам делать с этим ходячим триглицеридом? А ничего! Не сегодня завтра ему будет определена строжайшая диета на веки вечные.
— Браво! — горланит Торквато Крыса.
— И как же вы его лечили? — вопрошает блондинка.
— Почти полное голодание, «Кардиостеноверитрол» внутривенно или в таблетках, лечебная гимнастика, женьшень, биопсия. А что еще делать с такой древностью? Я каждый раз, как его вижу, просто диву даюсь. Ну, так, теперь черед синьора Лучо Ящерицы. Этот случай, пожалуй, самый простой. Жив он лишь чудом.