Комитет Тициана
Шрифт:
— Почему вы так уверены? — задала вопрос Флавия.
— Ну… мы немного разошлись во мнениях в четверг. Полагаю, вы об этом слышали. Я хотел, чтобы она не слишком наседала на бедолагу Коллмана. Делился с ней собственным опытом, я всегда утверждал: конфронтация с людьми не лучший способ добиться от них того, чего хочешь.
— Но она не послушалась? — Флавия представила себе сцену: Миллер снизошел до поучительного тона, а Мастерсон ощетинилась и вспылила. Она была явно не из тех, кто покорно принимает
— Определенно нет. Стоит вспомнить, как раздражительно на следующий день она отвергла предложение Коллмана выпить. Взорвалась и сказала, что ей до смерти осточертело, когда каждый пыжится сделать из мухи слона: «Уж больно все стали чувствительные!» А мне посоветовала побольше заниматься делом и поменьше вылизывать академические задницы.
— То есть?
— Опять намек на то, что я хочу занять это место. Она считала, что я слишком мало пишу.
— Но так оно и есть?
Миллер покачал головой.
— Луизе было бы недостаточно и полной энциклопедии «Британика». Я сказал, что заканчиваю большую статью, и дал экземпляр. Забавно, — продолжал он с горечью, которая невольно смущала своей эгоцентричностью, — я вступил в комитет, рассчитывая, что это поможет моей карьере. Но в самый ответственный момент заработали одни неприятности: комитет вовлечен в скандал, и я потерял обоих оппонентов. Сначала Луизу, хотя трудно представить, что она могла бы отнестись ко мне великодушно. А затем Робертса, и это совершенно ужасно. Кто теперь согласится выполнить его работу? Не представляю. Моральные обязательства — слишком ответственное дело.
Боттандо пришлось вмешаться, чтобы направить разговор в более конкретное русло. Время поджимало. Миллер показал паспорт и авиабилет, которые свидетельствовали, что в момент смерти Бралля он находился в Греции. Американец сообщил, что вот уже три года не видел старика. Его алиби в дни убийств Мастерсон и Робертса тоже не вызывали сомнений.
— Что у вас? — спросил генерал у Флавии, когда они направлялись к выходу. — Неужели удача?
— Похоже на то, — ответила она. — Вода от протечки в коридоре дошла примерно вот до сюда. Я разговаривала с комендантом здания, и он сообщил мне, что с крышей все в порядке. И напомнил — как я могла забыть? — первый дождь за три недели был пару дней назад, когда мы с Джонатаном ездили на лодке.
— А знаете, — улыбнулся ее начальник, когда они подходили к пристани вапоретто, — я начинаю думать: если еще немного повезет, нам удастся сохранить свои места.
Доктор Коллман, как и все, был недоволен его появлением, но Боттандо уже успел привыкнуть к подобному приему. Во время разговора с Флавией немец чувствовал себя неуютно, а теперь, когда вошел генерал, он и вовсе ощетинился.
— Я знаю, вы подозреваете, что это я ее убил из-за той картины, — мрачно и довольно грубо проговорил он и нисколько не завоевал симпатий Боттандо.
— Приходила такая мысль, — отозвался тот. — Так убили или нет?
— Конечно, нет, — с большим, чем обычно, жаром произнес немец. — Что за дикая мысль!
— Я читал ваш отчет. Робертс полагал, что полотно подлинное, и тому имелось документальное подтверждение, но вы сочли неубедительным ни то ни другое. Почему?
— Почему? — Коллман искренне удивился. — Вы совершенно заблуждаетесь: Робертс ничего подобного не утверждал. И документы, которые мне удалось обнаружить, с определенностью ничего не доказывали.
— А находки других ученых? Например, доктора Бралля?
— Не представляю, о чем вы говорите, — замялся немец. — Бралль давно вышел в отставку. И если имел собственное суждение по поводу данного полотна, мне о нем не потрудился сообщить. И вообще занимайтесь-ка лучше расследованием и перестаньте учить меня, что мне делать…
— Какую сумму составлял ваш откат, доктор? — сухо поинтересовался Боттандо.
— Простите, не понял. — Немец снова удивленно вскинул брови.
— Поняли. Я спрашиваю о вашем откате.
— Если это то, что я подозреваю… то это… Чудовищно! Как вы смеете предполагать, будто я…
— Хорошо, хорошо. Извините, что я так сказал. Но неужели вы в самом деле считаете, что полотно — подделка?
Немец мучительно заломил руки.
— Возникли некоторые сомнения…
— Так почему бы так и не сказать?
— Потому что я следовал совету профессора Робертса: в отсутствие документальных свидетельств все зависит от оценки стиля. Это его область, а не моя.
Немец чопорно восседал на стуле: спина прямая, колени сведены, всем своим обликом проявляя то, что можно было бы охарактеризовать как весьма умеренный гнев. По мере разговора все признаки его недавней нервозности исчезли. Боттандо вздохнул и попытался вернуть собеседнику настрой на сотрудничество.
— Ну и как вы нашли Даницетти?.. — начал он, и Коллман устало проворчал:
— Сколько же можно говорить об одном и том же? Я был в опере и все представление сидел рядом с Робертсом и моей женой.
— Половина вашего алиби на том свете, другая половина связана с вами узами брака. Паршиво получается, доктор, — хмыкнул Боттандо. Коллман возмущенно фыркнул.
— Ну хорошо, поговорим о том вечере, когда убили Робертса, — продолжал генерал. — Где вы были?
— Я уже несколько раз сообщал, что отнес пакет Робертсу, после чего вернулся к себе. Покормил детей и попытался поработать.
— Один?
— Да, один.
— Последний вопрос: вы приглашали Мастерсон выпить на острове или уже на катере?