Комментарии к "Петербургским повестям" Н.В.Гоголя
Шрифт:
Вертикальная связка с написанным ранее - Чартков высказывает взгляды, диаметрально противоположные прежним: "но где покупатели этих пестрых, грязных, масляных малеваний? кому нужны эти фламандские мужики, эти красные и голубые пейзажи, которые показывают какое-то притязание на несколько уже высший шаг искусства, но в котором выразилось всё глубокое его унижение?"
Художник увидел, что оканчивать решительно было невозможно, что всё нужно было заменить ловкостью и быстрой бойкостью кисти.
Чартков становится халтурщиком. Внутренняя динамика повести "Портрет" прямо противоположна тому, что происходит
Это был стройный человек, лет тридцати пяти, с длинными черными кудрями. Приятное лицо, исполненное какой-то светлой беззаботности, показывало душу, чуждую всех томящих светских потрясений; в наряде его не было никаких притязаний на моду: всё показывало в нем артиста.
Описание внешности рассказчика второй части приведено здесь по второй редакции, опубликованной в 1842 году. Интересно, что в первой редакции из сборника "Арабески", увидевшей свет в 1835 году, его внешность описывается совсем по-другому: "Внимание их прервало внезапное восклицание одного, уже несколько пожилых лет посетителя". Сопоставив дату выхода в свет второй редакции и год рождения автора - 1809 год, а также принимая во внимание его внешность, известную многим по портретам, можно достаточно уверенно предположить, что в качестве рассказчика пародийной второй части повести выступает сам Николай Васильевич.
В начале рассказа многие обращались невольно глазами к портрету, но потом все вперились в одного рассказчика, по мере того, как рассказ его становился занимательней.
Рассказ отвлекает внимание присутствующих.
Но, к величайшему изумлению, его уже не было на стене. Невнятный говор и шум пробежал по всей толпе, и вслед за тем послышались явственно слова: "украден". Кто-то успел уже стащить его, воспользовавшись вниманьем слушателей, увлеченных рассказом.
Портрет исчез.
И долго все присутствовавшие оставались в недоумении, не зная, действительно ли они видели эти необыкновенные глаза, или это была просто мечта, представшая только на миг глазам их, утружденным долгим рассматриванием старинных картин.
В последний раз появляется тема внушения.
Шинель
"Шинель" - интересный пример того, как сильно контекст произведения влияет на трактовку его основной идеи. Представление о ничтожности Акакия Акакиевича создано исключительно средствами контекста, который направляет восприятие читателя в ложное русло - косвенными и субъективными оценками в повествовании, насмешливой интонацией рассказчика, презрительным отношением к Башмачкину других персонажей, наконец, нелепыми ситуациями, в которые попадает главный герой. Вместе с тем, основная идея о Башмачкине как мастере каллиграфии, выраженная в нескольких ключевых предложениях приглушенно и скрыто, не привлекает внимания и ее восприятие на фоне яркого, но ложного контекста требует от читателя значительных усилий.
Полностью комментарий к "Шинели" можно прочитать здесь:
http://samlib.ru/a/alekseew_i_w/shinel2.shtml
Записки сумасшедшего
Повесть "Записки сумасшедшего", равно как и повесть "Портрет" (обе - 1835), является парной к повести "Шинель" (1842). Несмотря на очевидное внешнее сходство в биографии героев - Башмачкин и Поприщев чиновники невысокого ранга в департаментах, внутренняя динамика "Записок" обратна тому, что происходит в "Шинели". Башмачкин сумел достичь настоящего мастерства в своей профессии - каллиграфии, но погибает, увлекшись шинелью, в то время как ничтожный чиновник Аксентий Иванович Поприщев достигает мнимого величия, став королем Испании в своем больном воображении, и пребывает в этом состоянии при реальном бедственном положении. Повесть "Шинель" содержит многочисленные отсылки к тексту "Записок".
Он уже давно мне говорит: "Что это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой? Ты иной раз метаешься как угорелый, дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберет, в титуле поставишь маленькую букву, не выставишь ни числа, ни номера".
"Шинель": Но ни одного слова не отвечал на это Акакий Акакиевич, как будто бы никого и не было перед ним; это не имело даже влияния на занятия его: среди всех этих докук он не делал ни одной ошибки в письме.
Я не понимаю выгод служить в департаменте. Никаких совершенно ресурсов.
"Шинель": Вряд ли где можно было найти человека, который так жил бы в своей должности. Мало сказать: он служил ревностно, - нет, он служил с любовью.
На улицах не было никого; одни только бабы, накрывшись полами платья, да русские купцы под зонтиками, да курьеры попадались мне на глаза. Из благородных только наш брат чиновник попался мне. Я увидел его на перекрестке. Я, как увидел его, тотчас сказал себе: "Эге! нет, голубчик, ты не в департамент идешь, ты спешишь вон за тою, что бежит впереди, и глядишь на ее ножки".
"Шинель": Ни один раз в жизни не обратил он внимания на то, что делается и происходит всякий день на улице, на что, как известно, всегда посмотрит его же брат, молодой чиновник, ...
Она не узнала меня, да и я сам нарочно старался закутаться как можно более, потому что на мне была шинель очень запачканная и притом старого фасона.
"Шинель": Надобно знать, что шинель Акакия Акакиевича служила тоже предметом насмешек чиновникам; от нее отнимали даже благородное имя шинели и называли ее капотом.
Правильно писать может только дворянин. Оно конечно, некоторые и купчики-конторщики и даже крепостной народ пописывает иногда; но их писание большею частью механическое: ни запятых, ни точек, ни слога.
"Шинель": Там, в этом переписываньи, ему виделся какой-то свой разнообразный и приятный мир.... Вне этого переписыванья, казалось, для него ничего не существовало.
Дома большею частию лежал на кровати. Потом переписал очень хорошие стишки: "Душеньки часок не видя, Думал, год уж не видал; Жизнь мою возненавидя, Льзя ли жить мне, я сказал". Должно быть, Пушкина сочинение.