Комментарии к "Петербургским повестям" Н.В.Гоголя
Шрифт:
Четвертое упоминание глаз портрета и второе - разрушения гармонии.
... только ему сделалось вдруг, неизвестно отчего, страшно сидеть одному в комнате. Он тихо отошел от портрета, отворотился в другую сторону и старался не глядеть на него, а между тем глаз невольно сам собою, косясь, окидывал его.
Очередное указание на огромную силу воздействия портрета - нагнетается страх, неприятные переживания.
Глаза еще страшнее, еще значительнее вперились в него и, казалось, не хотели ни на что другое глядеть, как только на него.
"...не хотели ни на что другое глядеть, как только на него" - здесь начинается описание подавляющего гипнотического воздействия портрета.
Но наконец уже в самом деле ... он видит, видит ясно: простыни уже нет ... портрет открыт весь и глядит мимо всего, что ни есть вокруг, прямо в него, глядит просто к нему во внутрь... У него захолонуло сердце. И видит: старик пошевелился и вдруг уперся в рамку обеими руками. Наконец приподнялся на руках и, высунув обе ноги, выпрыгнул из рам...
Начиная с этих слов и до конца всей первой части следует описание гипнотического видения, испытываемого Чартковым под действием портрета.
Чартков силился вскрикнуть и почувствовал, что у него нет голоса, силился пошевельнуться, сделать какое-нибудь движенье - не движутся члены.
Гипноз сопровождается нарушением способности говорить и двигаться. Важно отметить еще и другие различия в описании обычного сна (повести "Коляска", "Невский проспект") от гипнотического видения или внушенной реальности. Сон начинается с вполне естественных, реалистических переживаний и сопровождается постепенным нагромождением препятствий с последующим усилением чувства неловкости. Наиболее интенсивное переживание предшествует пробуждению. Гипнотическое видение, равно как галлюцинация или бред начинаются с невозможного или невероятного явления, в то время как эмоциональная составляющая переживания изменяется мало. Видения Чарткова с неоднократными ложными пробуждениями соответствуют гипнотической реальности, а не сну. Погружение в гипноз произошло от "внушения" профессора и под воздействием портрета, вызвавшего интенсивные переживания художника.
Свет месяца озарял комнату, заставляя выступать из темных углов ее, где холст, где гипсовую руку, где оставленную на стуле драпировку, где панталоны и нечищенные сапоги. Тут только заметил он, что не лежит в постеле, а стоит на ногах прямо перед портретом.
Окружающая действительность в состоянии гипноза воспринимается фрагментарно, ориентация в пространстве утрачена.
И видит он: это уже не сон; черты старика двинулись, и губы его стали вытягиваться к нему, как будто бы хотели его высосать ... с воплем отчаянья отскочил он и проснулся.
Многочисленные "пробуждения" не должны вводить читателя в заблуждение. Гипнотическое видение не прекращается очередным "пробуждением", оно продолжается до самого финала повествования.
Но сжатая рука чувствует доныне, как будто бы в ней что-то было. Биение сердца было сильно, почти страшно; тягость в груди невыносимая. Он вперил глаза в щель и пристально глядел на простыню. И вот видит ясно, что простыня начинает раскрываться, как будто бы под нею барахтались руки и силились ее сбросить.
Видение продолжается, переживания эмоционально окрашены - Чартков испытывает сильное волнение, страх.
Он вскочил с постели, полоумный, обеспамятевший, и уже не мог изъяснить, что это с ним делается: давленье ли кошмара или домового, бред ли горячки, или живое виденье.
Гипнотическое сознание не похоже на сон, кошмар или горячку, восприятие окружающего неадекватно, Чартков возбужден и не может объяснить происходящее.
При всем том он всё-таки не мог совершенно увериться, чтобы это был сон. Ему казалось, что среди сна был какой-то страшный отрывок из действительности.
Чартков испытывает сомнения в адекватности того, что ему виделось, однако не может представить себе исчерпывающего объяснения.
... даже стал подозревать, точно ли это был сон и простой бред, не было ли здесь чего-то другого, не было ли это виденье.
Чартков понимает, что привидевшееся непохоже на сон или помутнение сознания, возникает предположение о некоем видении, однако, причину и суть его Чартков объяснить не может. Следует отметить, что восприятие Чартковым происходящего во время видения и до него существенно отличаются. До момента погружения в гипноз Чартков без усилий замечал игру красок, света и теней на окружающих предметах. Описание его видения сосредоточено на субъективных переживаниях - сердцебиение, тяжесть в груди, страх и ужас то происходящего. Фрагментарное, отчасти спутанное сознание с потерей ориентировки в пространстве при бедности эпитетов, красок и света соответствуют восприятию происходящего Чартковым под действием гипноза и передано рассказчиком.
"Никак деньги зазвенели", сказал квартальный, услышавший стук чего-то упавшего на пол...
В повествовании зазвучала тема денег и соблазна легкой жизни.
В нем были червонцы, все до одного новые, жаркие как огонь. Почти обезумев, сидел он за золотою кучею, всё еще спрашивая себя, не во сне ли всё это.
Продолжение темы денег, соблазна и неадекватности происходящего от тяжелых и больших золотых монет, внезапно и неправдоподобно вывалившихся из какого-то тайника в раме портрета.
И как взглянул он еще раз на золото, не то заговорили в нем 22 года и горячая юность. Теперь в его власти было всё то, на что он глядел доселе завистливыми глазами, чем любовался издали, глотая слюнки.
Соблазн проявляет себя в полную силу.
Художник был награжден всем: улыбкой, деньгами, комплиментом, искренним пожатьем руки, приглашеньем на обеды; словом, получил тысячу лестных наград. Портрет произвел по городу шум.
Сумев польстить заказчицам, даже не ставя себе такой цели, Чартков получает признание у широкой публики.
О художниках и об искусстве он изъяснялся теперь резко: ... что сам Рафаэль даже писал не всё хорошо и за многими произведениями его удержалась только по преданию слава; что Микель-Анжел хвастун, потому что хотел только похвастать знанием анатомии, что грациозности в нем нет никакой, и что настоящий блеск, силу кисти и колорит нужно искать только теперь, в нынешнем веке.