Коммуна, или Студенческий роман
Шрифт:
– Конечно! Тащите сюда свои банки!
– Саша! Спустись в подвал! У нас гости! – крикнула мама куда-то в комнату.
Ужин прошёл, что называется, в тёплой и дружеской. Вадим поглотил просто-таки немыслимое количество котлет и умял чуть не кастрюлю пюре, заедая его огурцами, вытаскиваемыми прямо из банки, и запивая томатным соком из маминой любимой кружки. Она сама её перед ним поставила. Папа пил с Вадимом коньяк. Кроткий беспрестанно тарахтел, несмотря на полный рот. И, кажется, в том числе – о том, что завкафедрой только что сданной химии – мудак. И мама даже никак не среагировала на слово «мудак», хотя Полина аж сжалась вся, ожидая громов
Вадим ушёл от них далеко за полночь.
Полину никто не ругал за четвёрку.
На следующий день она с мамой не пересеклась, потому что та рано ушла на работу.
А днём Полина уехала в Москву. Со своей подругой Ольгой Вольшей. По профсоюзной путёвке, стоимостью – для студенток – ровно в тот самый букет цветов для мамы.
Путёвка была, конечно, очень профсоюзная и потому – как путёвка – очень условная. Жить девочки должны были в каком-то общежитии на окраине. Ольга была в Москве первый раз, а вот Полина как раз очень неплохо знала дорогую столицу – она частенько бывала здесь маленькой, и проездом, и надолго в гости. Ну, «знала», конечно, громко сказано. Ориентировалась, в смысле. Центр с Красной площадью, Пушкинский музей и Арбат. ВДНХ. Ещё Кутузовский проспект, Бородинская панорама, Кольцевая и Филёвская линии метрополитена и… И в общем-то всё. Общежитие же находилось на какой-то невероятной окраине, слишком далёкой от детской Поленькиной Москвы. Расспросы москвичей ничего не давали – кто-то просто отмахивался, кто-то посылал в совершенно противоположную сторону, причём не из злого умысла, а всё по тому же незнанию. Накатавшись на метро и трамваях по самое «не могу», продрогнув, насмеявшись и даже немножко поплакавши, девушки обнаружили себя идущими мимо каких-то не то теплиц, не то гаражей.
– Так! – сказала Ольга. – Хватит хаотичных метаний!
– А что же делать?
– Для начала – покурим! – важно изрекла Ольга и достала из сумки пачку «Клеопатры». – Египетские! Валик подарил. Его мама из какого-то круиза привезла. Для торжественного случая берегла.
Они поставили сумки на землю, сели на них и закурили. Хотелось в тепло, чаю и спать.
– Теперь что? – спросила Поля, когда они выбросили окурки.
– Теперь пошли!
Наверное, только в юности можно вот так вот встать и пойти. Чтобы через полчаса оказаться в нужном месте. Или для того, чтобы оказаться в нужном месте, нужно просто успокоиться, перестать хихикать и, ощутив «торжественность» момента, плюнуть на всё? Или наоборот – так захотеть горячего чая, что ноги сами принесут к ближайшему возможному?.. Вопросы, разумеется, риторические. Как обычно.
Комнаты московской общаги были куда больше комнат одесской. По Ольгиным комментариям – Полина не была ещё ни в одном общежитии. Потому что это другие ходили в гости или, там, за конспектом. А пойди туда Полина – непременно случится разврат и вообще «собачья свадьба»! Так, по крайней мере, говорила мама. Так что Полина пока не решалась побывать ни у кого из иногородних своих друзей и соучеников. Что правда, и народу в комнате общежития столичного жило побольше, чем дома. Опять же – со слов Вольши.
Ольга с Полиной спали на одной койке валетом. Зато на этаже оказалась ванная комната! Она, конечно, большую часть времени была занята – московские студенты купали там визжащих младенцев, стирали пелёнки и… Но в пять утра всё-таки вполне можно было успеть принять душ. И кухня там была куда приличнее одесских «пищеблоков». Полине и Ольге было в общем-то всё равно. Есть где спать – и слава богу! Уходили они рано утром, а возвращались поздно вечером. Главным для них была Москва. Полина знакомила Ольгу с городом чуть ли не на правах уроженки.
– Как я хочу здесь жить!!! – говорила она подруге, когда они курили на Воробьёвых горах с видом на Лужники.
– Не знаю, что здесь такого? Морок какой-то. Люди совершенно безумные, метро это…
– Что ты понимаешь! Я так люблю московское метро! Там совершенно необыкновенный запах! – кричала Полина. Но подруга не желала проникаться необыкновенностью пыльно-металлического тёплого запаха московского метрополитена.
– Ты ещё скажи, что тебе Красная площадь не нравится! – возмущалась Полина и тащила подругу в музеи Кремля, а затем по «магическому кругу»: мимо Большого по Петровке на Тверскую – и снова на Красную площадь.
– Нравит-т-тся! – выстукивала та зубами дробь, обойдя все соборы, оглядев Царь-пушку и Царь-колокол, мельком глянув на Карла Маркса и коней. – Только как же тут холодно-то, мама дорогая!
– Ничего не холодно! Зато снега сколько, и не так противно, как у нас! – экстатически вопила Полина и тащила подругу отогреваться в Пушкинский музей. – Скажи ещё, что тебе Давид не нравится!
– Давид нравится. Но давай лучше пойдём в какое-нибудь кафе или столовую. Очень хочется горячих пельменей и бульону, – отвечала подруга.
Почему-то за три дня у них закончились все деньги. Осталось по рублю на бельё в поезде. Такое, наверное, тоже случается только в юности. Хотя у взрослого уже автора не раз и не два заканчивались все деньги. Наличные. Но в кошельке были ещё и такие смешные маленькие пластиковые карточки. А это, согласитесь, не совсем то же, что последние два рубля.
– Ну, красоты красотами. По городу гулять и бесплатно можно, благо жетонов на метро ещё полные карманы. Да только вот жрать очень хочется! – к середине первого безденежного дня резюмировала Ольга. И Полина потащила её к своей родне в Кунцево. Там их накормили и даже выдали десятку. Десятка, что правда, не дожила и до вечера. Потому что московский ГУМ в те годы был совсем не то, что Одесский универмаг на Пушкинской.
Домой вернулись голодные. Но очень довольные. Первый совершенно самостоятельный выезд. Да не куда-нибудь, а в Москву! Жаль только, что никаких романтических историй с ними не случилось. Во всяком случае, девушкам было жаль. Автору же остаётся только порадоваться за своих героинь, с которыми много лет назад в первый совершенно самостоятельный выезд, да не куда-нибудь, а в Москву (эпизод неудачных поступлений Романовой и Кусачкиной в столичные вузы – не в счёт, потому что с ними была тётя Надя, Танькина мама), не случилось никаких историй.
– Не нужна тебе эта деревенщина! – с порога рявкнула мама.
«Тыц-пиздыц – по-русски здрасьте!»
– Какая деревенщина мне не нужна? – опешила Полина, для которой букетно-коньячный эпизод и неожиданное материно гостеприимство несколько утратили свою актуальность за время поездки.
– Да этот твой Вадим. Нет, он, конечно… милый. И вежливый. И вообще, но…
– Ах, мама, мама! – вздохнула Полина. – Увы и ах, но он не мой.
На этом обсуждение Короткова было, как это ни странно, завершено.