Коммуна, или Студенческий роман
Шрифт:
– Конечно! Тащите сюда свои банки!
– Саша! Спустись в подвал! У нас гости! – крикнула мама куда-то в комнату.
Ужин прошёл, что называется, в тёплой и дружеской. Вадим поглотил просто-таки немыслимое количество котлет и умял чуть не кастрюлю пюре, заедая его огурцами, вытаскиваемыми прямо из банки, и запивая томатным соком из маминой любимой кружки. Она сама её перед ним поставила. Папа пил с Вадимом коньяк. Кроткий беспрестанно тарахтел, несмотря на полный рот. И, кажется, в том числе – о том, что завкафедрой только что сданной химии – мудак. И мама даже никак не среагировала на слово «мудак», хотя Полина аж сжалась вся, ожидая громов и молний. Да что там говорить! Мама сама выпила рюмку коньяка. И улыбалась Вадиму. А вы говорите Дед Мороз! Да Деду Морозу такие чудеса и не снились!
Вадим ушёл от них далеко за полночь.
Полину никто не ругал за четвёрку.
На следующий день она с мамой не пересеклась, потому что та рано ушла на работу.
А днём Полина уехала в Москву. Со своей подругой Ольгой Вольшей. По профсоюзной путёвке, стоимостью – для студенток – ровно в тот самый букет цветов для мамы.
Путёвка была, конечно, очень профсоюзная и потому – как путёвка – очень условная. Жить девочки должны были в каком-то общежитии на окраине. Ольга была в Москве первый раз, а вот Полина как раз очень неплохо знала дорогую столицу – она частенько бывала здесь маленькой, и проездом, и надолго в гости. Ну, «знала», конечно, громко сказано. Ориентировалась, в смысле. Центр с Красной площадью, Пушкинский музей и Арбат. ВДНХ. Ещё Кутузовский проспект, Бородинская панорама, Кольцевая и Филёвская линии метрополитена и… И в общем-то всё. Общежитие же находилось на какой-то невероятной окраине, слишком далёкой от детской Поленькиной Москвы. Расспросы москвичей ничего не давали – кто-то просто отмахивался, кто-то посылал в совершенно противоположную сторону, причём не из злого умысла, а всё по тому же незнанию. Накатавшись на метро и трамваях по самое «не могу», продрогнув, насмеявшись и даже немножко поплакавши, девушки обнаружили себя идущими мимо каких-то не то теплиц, не то гаражей.
– Так! – сказала Ольга. – Хватит хаотичных метаний!
– А что же делать?
– Для начала – покурим! – важно изрекла Ольга и достала из сумки пачку «Клеопатры». – Египетские! Валик подарил. Его мама из какого-то круиза привезла. Для торжественного случая берегла.
Они поставили сумки на землю, сели на них и закурили. Хотелось в тепло, чаю и спать.
– Теперь что? – спросила Поля, когда они выбросили окурки.
– Теперь пошли!
Наверное, только в юности можно вот так вот встать и пойти. Чтобы через полчаса оказаться в нужном месте. Или для того, чтобы оказаться в нужном месте, нужно просто успокоиться, перестать хихикать и, ощутив «торжественность» момента, плюнуть на всё? Или наоборот – так захотеть горячего чая, что ноги сами принесут к ближайшему возможному?.. Вопросы, разумеется, риторические. Как обычно.
Комнаты московской общаги были куда больше комнат одесской. По Ольгиным комментариям – Полина не была ещё ни в одном общежитии. Потому что это другие ходили в гости или, там, за конспектом. А пойди туда Полина – непременно случится разврат и вообще «собачья свадьба»! Так, по крайней мере, говорила мама. Так что Полина пока не решалась побывать ни у кого из иногородних своих друзей и соучеников. Что правда, и народу в комнате общежития столичного жило побольше, чем дома. Опять же – со слов Вольши.
Ольга с Полиной спали на одной койке валетом. Зато на этаже оказалась ванная комната! Она, конечно, большую часть времени была занята – московские студенты купали там визжащих младенцев, стирали пелёнки и… Но в пять утра всё-таки вполне можно было успеть принять душ. И кухня там была куда приличнее одесских «пищеблоков». Полине и Ольге было в общем-то всё равно. Есть где спать – и слава богу! Уходили они рано утром, а возвращались поздно вечером. Главным для них была Москва. Полина знакомила Ольгу с городом чуть ли не на правах уроженки.
– Как я хочу здесь жить!!! – говорила она подруге, когда они курили на Воробьёвых горах с видом на Лужники.
– Не знаю, что здесь такого? Морок какой-то. Люди совершенно безумные, метро это…
– Что ты понимаешь! Я так люблю московское метро! Там совершенно необыкновенный запах! – кричала Полина. Но подруга не желала проникаться необыкновенностью пыльно-металлического тёплого запаха московского метрополитена.
– Ты ещё скажи, что тебе Красная площадь не нравится! – возмущалась Полина и тащила подругу в музеи Кремля, а затем по «магическому кругу»: мимо Большого по Петровке на Тверскую – и снова на Красную площадь.
– Нравит-т-тся! – выстукивала та зубами дробь, обойдя все соборы, оглядев Царь-пушку и Царь-колокол, мельком глянув на Карла Маркса и коней. – Только как же тут холодно-то, мама дорогая!
– Ничего не холодно! Зато снега сколько, и не так противно, как у нас! – экстатически вопила Полина и тащила подругу отогреваться в Пушкинский музей. – Скажи ещё, что тебе Давид не нравится!
– Давид нравится. Но давай лучше пойдём в какое-нибудь кафе или столовую. Очень хочется горячих пельменей и бульону, – отвечала подруга.
Почему-то за три дня у них закончились все деньги. Осталось по рублю на бельё в поезде. Такое, наверное, тоже случается только в юности. Хотя у взрослого уже автора не раз и не два заканчивались все деньги. Наличные. Но в кошельке были ещё и такие смешные маленькие пластиковые карточки. А это, согласитесь, не совсем то же, что последние два рубля.
– Ну, красоты красотами. По городу гулять и бесплатно можно, благо жетонов на метро ещё полные карманы. Да только вот жрать очень хочется! – к середине первого безденежного дня резюмировала Ольга. И Полина потащила её к своей родне в Кунцево. Там их накормили и даже выдали десятку. Десятка, что правда, не дожила и до вечера. Потому что московский ГУМ в те годы был совсем не то, что Одесский универмаг на Пушкинской.
Домой вернулись голодные. Но очень довольные. Первый совершенно самостоятельный выезд. Да не куда-нибудь, а в Москву! Жаль только, что никаких романтических историй с ними не случилось. Во всяком случае, девушкам было жаль. Автору же остаётся только порадоваться за своих героинь, с которыми много лет назад в первый совершенно самостоятельный выезд, да не куда-нибудь, а в Москву (эпизод неудачных поступлений Романовой и Кусачкиной в столичные вузы – не в счёт, потому что с ними была тётя Надя, Танькина мама), не случилось никаких историй.
– Не нужна тебе эта деревенщина! – с порога рявкнула мама.
«Тыц-пиздыц – по-русски здрасьте!»
– Какая деревенщина мне не нужна? – опешила Полина, для которой букетно-коньячный эпизод и неожиданное материно гостеприимство несколько утратили свою актуальность за время поездки.
– Да этот твой Вадим. Нет, он, конечно… милый. И вежливый. И вообще, но…
– Ах, мама, мама! – вздохнула Полина. – Увы и ах, но он не мой.
На этом обсуждение Короткова было, как это ни странно, завершено.