Комната Джейкоба
Шрифт:
Говорят, что эти действия вместе с бесконечными сношениями между банками, лабораториями, канцеляриями и фирмами и есть те удары весла, которые двигают мир вперед. И производят их люди, вылепленные так же аккуратно, как бесстрастный полицейский на Ладгейт-Серкус. Однако поглядев на него, замечаешь, что лицу его вовсе не свойственна мягкая округлость, напротив, оно жесткое от волевого усилия и вытянутое от стремления остаться таким навеки. Когда вздымается правая рука, вся сила в жилах направляется прямо от плеча к кончикам пальцев; ни капли не уходит на внезапные порывы, сентиментальные сожаления, утонченные оттенки. Омнибусы послушно замирают.
Говорят, что так мы живем — движимые непостижимой силой. Говорят, и писателям никак ее не ухватить; она со свистом проносится сквозь все приготовленные для нее сети, разрывая их в клочья. Вот, говорят, что управляет нашей жизнью — эта самая непостижимая сила.
— Где солдаты? — спросил старый генерал Гиббонс, оглядывая гостиную, полную, как обычно воскресным вечером, хорошо одетых людей. — Где пушки?
Миссис Даррант тоже огляделась.
Клара, думая, что мать ищет ее, вошла в гостиную, затем снова вышла.
У Даррантов разговаривали о Германии, а Джейкоб (движимый все той же непостижимой силой) быстро шагал по улице Гермеса и нос к носу столкнулся с Уильямсами.
— Ах! — воскликнула Сандра, внезапно искренне обрадовавшись.
А Эван прибавил: — Как удачно!
Обед, которым они его потчевали в отеле с видом на площадь Конституции, был превосходен. В специальных корзинках лежали свежие булочки. Масло было настоящее. А мясо совершенно напрасно так стыдливо пряталось под желе, в котором застыли бесчисленные красные и зеленые овощи.
Но все это было странно. На багряном полу с монограммой греческого короля, выделанной желтым, на некотором расстоянии друг от друга стояли столики. Сандра обедала в шляпе, по обыкновению не поднимая вуали. Эван оглядывался по сторонам, непроницаемый и в то же время обходительный, и иногда вздыхал. Странно все это было. Они, англичане, встретились майским вечером здесь, в Афинах. Джейкоб, накладывая себе на тарелку то того, то другого, отвечал впопад, но голос его звенел.
На следующий день рано утром Уильямсы уезжали в Константинополь, сообщили они ему.
— Вы еще будете спать, — сказала Сандра.
Стало быть, они бросают его одного. Слегка обернувшись, Эван что-то заказал — бутылку вина, из которой он налил Джейкобу как-то очень заботливо, как-то по-отечески заботливо, если только это возможно. Молодому человеку полезно остаться одному. Никогда еще стране так не были нужны люди. Он вздохнул.
— А к Акрополю вы поднимались? — спросила Сандра.
— Да, — ответил Джейкоб. И они вдвоем отошли к окну, пока Эван договаривался с метрдотелем, чтобы их завтра рано разбудили.
— Он удивителен, — хриплым голосом произнес Джейкоб.
Глаза Сандры приоткрылись чуть шире. Ноздри ее, вероятно, тоже слегка раздулись.
— Значит, в полседьмого, — объявил Эван, подходя к ним так, словно видел что-то еще, а не только жену и Джейкоба, стоящих спиной к окну.
Сандра улыбнулась ему.
И так как он встал рядом с ними у окна и сказать ему было нечего, она добавила отрывисто, не кончая фраз:
— Это было бы замечательно… Правда же?.. К Акрополю, Эван… или ты устал?
Эван в ответ посмотрел на них или, вернее, — поскольку Джейкоб уставился в пространство — на жену, угрюмо, мрачно и при этом как-то страдальчески, — но вряд ли она его пожалеет. И что бы он сейчас ни сделал, вряд ли неумолимый дух любви прервет свою пытку.
Они ушли, а он остался сидеть в курительной комнате с видом на площадь Конституции.
— Эвану совсем неплохо одному, — сказала Сандра. — Мы все это время жили без газет. Лучше ведь, когда каждый делает то, что ему нравится… А вы с нашей последней встречи столько повидали… Такие чудесные впечатления… По-моему, вы переменились.
— Вы хотели подняться к Акрополю, — сказал Джейкоб, — тогда сюда, наверх.
— Такое запомнится на всю жизнь, — проговорила Сандра.
— Да, — согласился Джейкоб. — Жалко, что вы не были здесь днем.
— Так еще чудеснее, — ответила Сандра, взмахнув рукой.
Джейкоб рассеянно огляделся.
— Вам обязательно надо повидать Парфенон днем, — повторил он. — А завтра никак не получится? Вы совсем рано уезжаете?
— И вы сидели там несколько часов в полном одиночестве?
— Утром тут были жуткие женщины, — ответил Джейкоб.
— Жуткие женщины? — переспросила Сандра.
— Француженки.
— Но ведь все равно произошло какое-то чудо, — сказала Сандра. Десять минут, пятнадцать, от силы полчаса — вот все время, что было ей отпущено.
— Да, — отозвался он.
— В вашем возрасте… в юности… Что с вами будет? Вы полюбите — наверняка! Но не надо спешить. Я настолько старше вас.
Марширующие войска заставили ее сойти с тротуара.
— Пойдем дальше? — спросил Джейкоб.
— Пойдем, пойдем, — потребовала она.
Не могла же она остановиться, не сказав ему… или не услышав от него… или ей хотелось, чтобы он что-то сделал? Она различала нечто далеко на горизонте и не могла успокоиться.
— Англичане никогда не станут вот так сидеть на улицах, — заметил он.
— Конечно нет — ни за что. Вы вернетесь в Англию и будете все это вспоминать… или поедем с нами в Константинополь! — внезапно воскликнула она.