Комната спящих
Шрифт:
Чепмен дернул головой:
– Да.
– Расскажите, пожалуйста, как именно это происходит.
– Я просыпаюсь… кругом темно… и кровать движется.
– Как?
– Вперед-назад.
– Если в палате темно, почему вы так уверены, что это делают медсестры?
Чепмен прижал палец к нижней губе.
– А кто еще?
– А вам не приходило в голову, что это может быть… – я запнулся, – кто-то другой?
– Другой пациент?
– Нет.
– Кто же тогда? – Чепмен наморщил лоб, и я испугался, что совсем его запутал. Разговор шел труднее, чем я предвидел.
– Простите, – извинился я. – Просто хотел… – Я снова
Чепмен будто съежился. Щека нервно задергалась, он начал оглядываться через плечо. Я его расстроил, и мне стало стыдно за то, что поставил собственные нужды выше интересов пациента.
Вечером, сидя в кабинете, я все еще переживал из-за Чепмена. Более того, я засомневался, будет ли толк от моего расследования. Ничего нового так и не узнал, а если и дальше буду задавать странные вопросы, выставлю себя в нелестном свете. Учитывая, что произошло дальше, в ситуации содержалась значительная доля иронии. Ложась спать, я окончательно убедил себя, что лучше выкинуть из головы полтергейст, уделять больше внимания Джейн, заняться новыми исследованиями и не отвлекаться от работы.
Постепенно я погрузился в приятное забытье, предшествующее засыпанию.
Вздрогнув, я проснулся. Царила тишина, но мне казалось, что меня разбудил какой-то громкий звук. Казалось, в воздухе до сих пор ощущалось эхо. Я включил лампу и замер, прислушиваясь. Слегка поскрипывало дерево, а за плинтусом раздавался шорох – должно быть, мыши. Я встал и вышел в коридор. Разболтавшаяся ручка двери напротив начала дергаться, и я взялся за нее. Едва пальцы дотронулись до меди, подрагивание прекратилось, но стоило отпустить ручку, и она снова пришла в движение. Ничего особенного в этом не было – обычные сквозняки. Но тут я заметил, что дверь в мой кабинет приоткрыта, а ведь я точно закрывал ее перед тем, как ложиться спать. Помню, как запирал задвижку и услышал приятный щелчок. Уилдерхоуп – здание старое, щелей здесь более чем достаточно, но чтобы сквозняк открыл запертую дверь… Казалось, коридор удлинился в несколько раз, – так долго я шел. Я заглянул в кабинет, но внутри было темно.
– Эй, – тихо окликнул я. – Есть здесь кто-нибудь?
Я шагнул через порог и включил свет. От потрясения у меня отвисла челюсть, и я так и стоял с открытым ртом, как идиот. Комната выглядела так, будто в ней устроили пьяную гулянку. Стул возле письменного стола был опрокинут, а пол усеивало нечто напоминающее конфетти. Я наклонился и понял, что это обрывки обычной писчей бумаги, разодранной в мелкие клочья. На них виднелись обрывки слов, написанных моим почерком. Это был чистовик статьи об эдинбургском эксперименте.
– Господи! – вслух выдохнул я.
Я выронил обрывки на ковер. И снова услышал движение под плинтусом.
Тут я почуял резкий запах, на который при обычных обстоятельствах обратил бы внимание гораздо раньше. Пахло гарью. Вскочив на ноги, я бросился искать источник возгорания. Окурки в пепельнице давно уже потухли. Я пошевелил пальцем бело-серый пепел и убедился, что он холодный. В корзине для мусора обнаружились две черные обгоревшие спички, но ни на одном из скомканных клочков бумаги следов огня не было.
Мне необходимо было знать, что здесь творится. Вдруг меня осенило – есть человек, к которому можно обратиться за ответами. Я должен поговорить со своим предшественником. Нужно разыскать Палмера.
Глава 8
Королевская медико-психологическая ассоциация оказала неоценимую помощь. Через них я выяснил, что доктор Бенджамин Палмер, бывший сотрудник Уилдерхоуп-Холл, теперь работает в отделении акушерства и гинекологии Уиттингтонской больницы, рядом с домом, где я жил в Кентиш-Таун. Я написал Палмеру, прося о встрече, и он ответил, что в принципе согласен, но хотел бы знать, что именно я желаю обсудить. Тон ответа был весьма вежливый и любезный: «Жаль будет, если вы проделаете такой долгий путь понапрасну». Но разве можно обсуждать подобные вещи в письме? Нет, необходимо было встретиться с Палмером лицом к лицу, видеть его глаза, наблюдать за его реакцией. Поэтому пришлось выдумывать фальшивый предлог.
Мейтленд высказывался о Палмере неодобрительно, из чего я заключил, что отношения у них были сложные, особенно когда Палмер решил уволиться. Пробуя сыграть на этом, я написал Палмеру во второй раз, намекая, что работа в Уилдерхоупе мне не по душе, но я волнуюсь за свое профессиональное будущее. Я был уверен, что Палмер, находившийся в том же положении, что и я, решит, что я подумываю об увольнении, но боюсь, что Мейтленд напишет плохую рекомендацию.
Хитрость сработала. В ответе Палмер пообещал, что никому не скажет о нашем разговоре. Мне повезло – в субботу мы оба были свободны. Я доехал на велосипеде до Дарема, сел в поезд, высадился на Ливерпуль-стрит, а оттуда добрался на метро до Арчвея. Мы договорились встретиться в пабе на Хайгейт-Хилл.
Я приехал пораньше, взял пинту «Гиннесса» и сел у окна. В пабе, кроме меня, было всего два посетителя, явно завсегдатаи – красные, с расплывшимися лицами, они проглядывали результаты бегов в газете и тихонько переговаривались. Пришел мужчина в фартуке и продал им студень из угрей. Затем торговец приблизился к моему столу, но я молча покачал головой, давая понять, что не интересуюсь его товаром. Торговец поднял сплошь покрытую татуировками руку, помахал бармену и вышел, насвистывая популярную песню, которую тогда крутили по радио раз сто на дню.
Когда вошел Палмер, мы с ним сразу друг друга узнали.
– Ричардсон?
– Палмер? – Я протянул руку. – Спасибо огромное, что пришли.
– Ну что вы, не стоит. Вас чем-нибудь угостить?
Я не хотел, чтобы он подумал, будто я планирую поесть за его счет.
– Нет, спасибо.
Палмер кивнул и направился к барной стойке.
Вернувшись, набросил пальто на спинку стула и опустил на картонный подстаканник стеклянную кружку со светлым элем. Немного поговорили о погоде, обсудили плохое железнодорожное сообщение. Между тем Палмер достал трубку, набил ее табаком и чиркнул спичкой. Невольно вспомнилось, как Лиллиан зло передразнила Палмера, и я с трудом сдержал улыбку.
Точно таким я его себе и представлял – немного за тридцать, костлявый и бородатый. Костюм сидел на нем будто мешок, волосы были слишком длинные, а бордовый кардиган не сочетался ни с голубой рубашкой, ни с зеленым галстуком. Впечатление от неудачно подобранного костюма только усиливалось огромными очками, в которых Палмер невероятно напоминал сову. В общем, выглядел он весьма эксцентрично.
От повседневных мелочей мы перешли к профессиональным темам, и я спросил Палмера о новой работе.