Комната спящих
Шрифт:
– Давайте я вам еще выпить принесу.
Прежде чем я успел возразить, Палмер уже отвернулся и кинулся к стойке.
А когда вернулся, явно нервничал. Разговор шел туго. То и дело повисало неловкое молчание, во время которого Палмер смотрел в собственный стакан и заговаривал, только когда я напоминал о своем присутствии деликатным покашливанием. Наконец Палмер поерзал на стуле и задал вопрос, не имевший никакого отношения к теме нашего разговора:
– Слушайте, Ричардсон, вы там, случайно, кольцо не видели?
Палмер заметил, как я вздрогнул.
– Видели, значит?
– Да.
Палмер вцепился пальцами в край стола. В моем гардеробе было всего два пиджака, и так получилось, что тогда я надел тот самый, в котором сообщал сестре Дженкинс о своей находке. Хотя я сказал, что собираюсь продать кольцо и пожертвовать деньги на нужды больницы, оно так и продолжало лежать в кармане. Я достал блестящий предмет и показал Палмеру.
– И где оно было? – спросил Палмер.
– В спальне.
– Где – в спальне?
– На ковре.
Он смотрел на кольцо как зачарованный.
– Палмер, чье это кольцо?
Ответил
– Моей жены.
– Не знал, что вы женаты.
– Она умерла, год назад.
– Мои соболезнования.
Палмер поглядел на меня и прибавил:
– Лейкемия.
Он говорил с такой грустью и нежностью, словно произносил ее имя.
– Вот почему не надо было ехать в Уилдерхоуп. Я был не готов. – Палмер не сводил завороженного взгляда с кольца. – Удивительно. Уже не надеялся, что найду. Перед тем как закрыли гроб, снял с ее пальца кольцо. Хотел, чтобы у меня что-то осталось… от нее…
– Палмер, – мягко произнес я, – как же вы потеряли такой ценный предмет?
– Не знаю. Положил на место, и… – В голосе Палмера звучало раздражение. – Да что я перед вами распинаюсь? Потерял, и все.
– Нет, Палмер, вы его не теряли. Кольцо пропало. Просто исчезло.
Палмер резко повернул голову, в стеклах очков мелькнули отблески света. Глаз его разглядеть я не мог, но почувствовал, как собеседник напрягся. Более того – ощетинился. Я продолжил:
– Подозреваю, в больнице происходили другие странные вещи. Странные, необъяснимые…
– Знаете что, Ричардсон? – рявкнул Палмер. – Не нравится в Уилдерхоупе – уезжайте. Больше мне сказать вам нечего.
Палмер резко вскочил и протянул мне руку.
– А за кольцо спасибо.
– Но, Палмер…
– Удачи. – Палмер схватил пальто и шагнул к двери. Но вдруг остановился и снова повернулся ко мне. Неожиданно лицо его смягчилось. – Не забывайте, чем на жизнь зарабатываете, Ричардсон. Следите за языком, не говорите что попало и кому попало. А то смотрите, как бы лицензию не отобрали.
Паб он покинул почти бегом. Дверь осталась приоткрытой, и через нее было видно, как на холм въезжают автобусы и грузовики. Ревели дизельные двигатели, в холодном воздухе чувствовался запах выхлопных газов, сквозняком внутрь занесло несколько осенних листьев. Бармен уставился на меня. Должно быть, я случайно повысил голос. Я отвернулся и снова закурил.
Меня очень раздосадовало нежелание Палмера обсуждать то, что он видел и слышал. Его осторожность поначалу выводила меня из себя. Боязнь Палмера погубить карьеру граничила с паранойей! Но, подумав как следует, я изменил мнение и больше не мог злиться. Палмер со мной не знаком, не знает, что я за человек, да и сам факт, что я вызвал его на встречу под выдуманным предлогом, характеризует меня не с лучшей стороны. Должно быть, Палмер с самого начала сообразил – что-то здесь нечисто. К тому же мне было искренне жаль его. Потерять жену в таком молодом возрасте – тяжелый удар. Я представил, как Палмер сидит за письменным столом в Уилдерхоупе, одинокий, несчастный, а иногда и напуганный. Принимает белые таблетки, чтобы немного успокоиться. Вполне естественно, что он уволился, и теперь не желает говорить об этом месте.
Когда я ехал на поезде в Саффолк, меня, видимо, убаюкало покачивание вагона, и мне приснился тревожный сон. Я вошел в кабинет, и там передо мной стояла молодая женщина в легкой ночной рубашке. Вокруг нее падал дождь из конфетти.
– Что ты сделал с моим кольцом? – воскликнула она.
– Отдал вашему мужу, – ответил я.
– Ты не имел права! – закричала она. Схватила стопку книг и швырнула на пол.
Удар был так громок, что я проснулся.
– Это просто сон, – сказал я себе. Затем, будто был не совсем в этом уверен, повторил более твердо: – Просто сон.
«ХОУТОРН-ТРАСТ ОСНОВАН В 1928 ГОДУ
От доктора Марджери Гарретт
Хоуторн-Хаус
Тулип-Кресент
Ист-Данвич
Лондон SE22
11 февраля 1955 года
Доктору Хью Мейтленду
Институт психиатрии
Больница Модсли
Денмарк-Хилл
Лондон SE5
Здравствуйте, доктор Мейтленд!
Очень приятно было познакомиться с вами и доктором Палмером. Еще раз благодарим за лекцию, которую вы у нас прочитали на прошлой неделе. Мы очень признательны, что ради нас вы нашли окно в своем плотном расписании и поведали о новейших открытиях в области соматической психиатрии. Мы живем в очень интересное время, и новые методы, о которых вы говорили, дают надежду многим молодым людям, у которых до недавнего времени не было никаких шансов. Подписываюсь под каждым вашим словом – действительно, психиатрия – ветвь медицины, а не философии. Если бы больше практиков признали наконец эту простую истину, душевное здоровье нации значительно улучшилось бы. Также хочу поблагодарить за то, что дали разрешение направлять к вам пациентов напрямую. Когда я сообщила эту новость попечителям, все пришли в восторг. У нас, в Хоуторн-Хаус, просто нет возможности проводить рекомендованные вами процедуры. Лондонский комитет отказался выдать разрешение на приобретение аппарата для электрошоковой терапии на том основании, что пока нет доказательств положительного воздействия данной процедуры на юношество. Поэтому ваше любезное предложение очень кстати.
Просмотрев личные дела всех наших воспитанников, хочу попросить вас осмотреть девочку по имени Мариан Пауэлл. Возможно, вы помните, как я говорила вам о ней перед вашим отъездом.
Мариан шестнадцать лет, почти всю жизнь девочка провела в приютах. Родилась Мариан в Хекни. Мать работала на военном заводе, но, к сожалению, скончалась, когда дочери было пять лет. Отец, насколько нам известно, был артистом мюзик-холла и бросил жену с новорожденной дочерью в самом начале войны. Мариан удочерили тетя по материнской линии, миссис Милдред Хёрст, и ее муж, мистер Рэймонд Хёрст, но вскоре оба трагически погибли при пожаре.
Следующие четыре года Мариан провела в приюте Назарет в Эппинге, но это заведение закрыли. Вы наверняка слышали о скандале, разразившемся, когда стало известно, в каких условиях содержали детей. Воспитанников плохо кормили, часто избивали, и, если верить результатам официального расследования, дети подвергались сексуальным домогательствам со стороны директора. К счастью, отчаянная ситуация разрешилась сама собой. Если бы этот аморальный тип, мистер Гилберт, изворотливость которого могла сравниться только с его беспринципностью, не упал с лестницы и не сломал себе шею, боюсь, приют Назарет работал бы по сей день. Вероятно, Мариан оказалась одной из многих жертв извращенца. Она никогда не рассказывает о годах, проведенных в Назарете, а в ответ на прямые вопросы молчит.
После закрытия приюта Мариан перевели в другой приют, в окрестностях Дартфорда. Кажется, там девочке жилось неплохо. Она посещала местную школу и, как сказано в характеристике, «делала большие успехи». В это же время имел место весьма любопытный эпизод, о котором говорится в ее личном деле. Один из учителей, мистер Джошуа Армстронг, решил, что Мариан обладает сверхъестественными способностями, и водил девочку на заседание Общества психических исследований. Я спрашивала Мариан, каким образом осуществлялась проверка. У девочки сохранились весьма смутные воспоминания о тестировании, но все же Мариан припомнила, как два «джентльмена» бросали игральную кость и просили девочку повлиять на результат при помощи «силы мысли». Неизвестно, увенчался эксперимент успехом или нет. Я упоминаю об этом случае только потому, что именно в это время у Мариан начали появляться первые симптомы заболевания. Суеверный Армстронг, видимо, принял звуковые галлюцинации Мариан за «послания из мира духов». Не перестаю удивляться, что даже в наш просвещенный век образованные люди по-прежнему верят в подобные глупости.
Официально диагноз «шизофрения» Мариан поставили только через год, в 1951-м, когда девочке было тринадцать лет. Симптомы были выражены неявно, болезнь протекала вяло – отсутствие мотивации, притупление эмоций, социальная замкнутость, проблемы с самообслуживанием, бедность речи. При этом ситуация продолжает оставаться достаточно стабильной, ухудшений не наблюдается. В течение следующих нескольких лет из-за административных и бюрократических проблем Мариан отправляли из одного учреждения Южного Лондона в другое, пока наконец этим летом ее не перевели к нам. До прибытия в Хоуторн-Хаус медикаментозного лечения Мариан не проходила. В личном деле упоминается только о трудотерапии.
В целом поведение девочки можно назвать обычным, если не считать навязчивой идеи по поводу принадлежащей ей тряпичной куклы. Игрушка очень старая и весьма потрепанная. Мариан настаивает, что это ее «дочка». Называет куклу «маленькая Мариан», ухаживает и разговаривает с ней, как с настоящим ребенком. Относится к игрушке с трогательной нежностью, а если кто-то пытается забрать «маленькую Мариан», впадает в ярость. Но, когда период обострения проходит, охотно соглашается, что это просто игрушка.
Надеюсь, вы позволите Мариан принять участие в одной из ваших программ. У девочки была тяжелая жизнь, бедняжка заслуживает большего. Учитывая, какой богатый арсенал средств находится в вашем распоряжении, верю, что вы сможете помочь девочке.
Теперь о другом деле – попечители горячо одобрили ваше предложение о создании Хоуторнского филиала. Сэр Филипп Остлер особенно загорелся этой идеей и собирается написать вам в самое ближайшее время. Нужно подготовить документы к общему ежегодному собранию, но времени еще много (заседание назначено на конец сентября). Сэр Филипп оказывает нам поистине неоценимую помощь в трудном деле сбора средств, и с его поддержкой ваш замысел вполне осуществим. Сэр Филипп уже подыскивает архитекторов!
Надеюсь, вскоре вы снова почтите нас визитом.
Искренне ваша, Марджери Гарретт
Глава 9
Джейн знала, что я ездил в Лондон, но об истинной причине поездки я умолчал. Придумал, что собираюсь на встречу однокурсников. Когда Джейн спросила, как все прошло, я описал веселый денек, проведенный в Сохо. Рассказывал, как мы предавались воспоминаниям в ресторанчике, где подавали дешевую, но вполне настоящую итальянскую кухню, но сам не переставал думать о Палмере. Особенно не шли из головы жалобы бедняги на насмешки медсестер. Я надеялся, что Джейн среди них не было. И, даже если она смеялась над Палмером вместе с остальными, шутки ее не были слишком жестокими.
Было около двух-трех часов ночи. Я сидел на кровати, курил и любовался изящной спиной Джейн, гладкой кожей и соблазнительной впадинкой, которую так и тянуло потрогать. Не в силах противостоять соблазну, я протянул руку, коснулся ее прохладной кожи и ощутил глубокое удовлетворение, почти облегчение. Джейн сидела, уперев руки в поднятые колени, и пила горячий чай.
Не знаю, почему я не сказал правду. Может быть, боялся, что Джейн посчитает мое поведение нелепым, и надо мной станут издеваться, совсем как над Палмером.