Компасу надо верить
Шрифт:
— Постараюсь!
По дороге Алешку то и дело останавливали рабочие. Он со всеми здоровался, разговаривал и знакомил нас. У каждого к Алешке были свои вопросы и дела. Молодой шофер попросил помочь отрегулировать в машине зажигание, а экскаваторщик в замасленном комбинезоне просил:
— Алексей, мне — дыра! Трос порвался. Вырви у кладовщика!
— Ладно!
Мне пришлось убедиться, что у Алешки много знакомых и друзей. Было приятно, что и я принадлежу к ним.
Мы остановились на втором горизонте. Алешка запретил подходить к краю карьера, откуда то и дело срываются сухие комья земли. Всюду взрытый песок. Я знаю его три цвета: рано утром отливает синевой, днем — золотой, на закате горит красной медью.
Широкие следы гусениц привели нас к экскаватору.
— Остановка, —
Федя Зайцев первый вышел из строя.
— В звене все налицо!
— Звено фотографов пришло в полном составе! — доложил я.
— Автомобилисты на месте! — отрапортовал Ваня Касьянов.
Алешка объявил сбор отряда шестого класса «А» в карьере открытым.
Докладчик Ваня Касьянов сначала волновался, говорил неуверенно. Потом успокоился, засыпал цифрами. Называл города, где будут построены новые фабрики и заводы, шахты и карьеры, электростанции.
— А наш карьер забыл! — засмеялась Маша Шустикова. — Открывают карьер в Михайловке под Курском.
Ребята не зря прочитали журналы. То и дело дополняли докладчика.
Потом говорил Алешка. Закончил неожиданно вопросом:
— Кто знает этот экскаватор?
— «Уралец» ЭКГ-4, — объяснила Настя Вяткина. — Папа работает на таком.
— Правильно. Молодец. Четырехкубовый, — улыбнулся Алешка. — А сколько их у нас в карьере?
— Десять! Десять экскаваторов! — закричал Федя Зайцев. — Десять четырехкубовых.
— Три — шагающих! — Маша Шустикова трясла поднятой рукой, чтобы обратить на себя внимание.
— Шагающих три! — повторила Настя Вяткина.
— Пять долбежных станков! — ворвался голос Вани Касьянова.
— А кто знает, сколько работает в карьере автомашин? — спросил Алешка.
На этот вопрос никто не смог ответить.
Пробовали сосчитать — не вышло: машины сновали по горизонтам, убегали по дорогам в степь, пропадали из виду.
Алешка улыбнулся.
— Двести самосвалов заняты в каждую смену. ЗИЛы и ЯАЗы, долбежные станки, экскаваторы. Простые и шагающие. Всей техники не перечтешь! Я хочу, чтобы вы хорошо запомнили эти машины. За ними — история страны. Десять лет тому назад мы учились их делать. Строили новые автозаводы. А в 1919 году не было ни одной из этих машин. В тот год отправился отряд Академии наук по заданию Владимира Ильича Ленина искать руду под Курском.
Я слушал Алешку с удивлением. Он говорил словами дяди Макария, но об этом никто из ребят не знал.
— У моего дяди есть письмо Владимира Ильича Ленина к Кржижановскому, — сказал я громко. — Он мне читал!
— Юра, о письме расскажешь в конце сбора. Не забудь! — Алешка показал рукой: — Мы, ребята, в келовайских песках. Как говорят геологи, в новом историческом периоде.
Я несколько раз повторил про себя название песков, чтобы хорошо их запомнить. Так делал дядя Макарий, когда заучивал трудные немецкие слова.
— Спустимся на один миллион лет! — Алешка засмеялся. — Пойдем знакомиться с сеноман-альбой!
Мы вышли на бетонку. Дорога круто спускалась вниз, укатанная тысячами автомобильных колес.
Навстречу нам из карьера ползли груженные глиной самосвалы. Машины надсадно гудели перегретыми моторами.
По петляющей бетонке мы спускаемся на дно котлована.
Сверху без остановки летят порожние машины. Они обдают нас горячими выхлопами дыма.
За каждым поворотом все выше становились отвесные стены карьера. Уже не видно наверху маленького домика диспетчерской.
Бетонка повернула вправо, и мы оказались перед высокой стеной мела.
— Сеноман-альба! — громко объявил Алешка.
— Здравствуй, сеноман-альба! — я посмотрел вверх, где должен стоять экскаватор Афанасия Ивановича. Рассказать Насте, как я спускался в ковше?
— Юра, где сеноман-альба? — спросила Настя.
— Кругом. Это мел. Он и есть сеноман-альба.
Алешка рассказывал о геологических разрезах, но я его совсем не слушал.
— Правда, красиво! — я рукой показал Насте на противоположную сторону карьера.
Солнце нырнуло за горбатую верхушку меловой горы, и стена карьера, до этого скрытая дымкой и пылью, вдруг придвинулась.
— Алексей Мартынович, вы не знаете ширину карьера? — спросила Маша Шустикова.
— Два километра. А по кругу — десять!
— Десять километров! — удивленно протянула Настя.
— Идемте вниз! — Алешка пошел вперед, увлекая нас за собой.
Вот и изрытое дно карьера. Трудно шагать по вязкой грязи. Разбросаны огромные глыбы. Блестят красные лужи.
Машин не было, и все три экскаватора не работали. Ковши опущены на землю.
— Юра, расскажи ребятам о письме Владимира Ильича Ленина к Кржижановскому, — напомнил Алешка.
Письмо Ленина небольшое. Я точно пересказал его.
— Дело надо вести сугубо энергично!
— Правильно, Мурашкин. Так требовал Ленин. Нам надо работать быстрей и лучше. По-ленински энергично! Надо скорей дать стране руду! Слышите, пахнет железом?
Настя недоуменно посмотрела на меня.
Алешка перехватил ее взгляд и сказал:
— Вяткина не верит мне? Кто еще сомневается? Понюхайте воду. Она выносит на поверхность железо. Понюхайте, она пахнет ржавчиной.
Я наклонился над красной лужей.
— Настя, пахнет железом, — убежденно сказал я, — И красный цвет от железа.
Алешка еще долго рассказывал о планах развития карьера. Знакомил с рабочими, показывал машины. Я старался все время быть около Насти.
Достал книгу «Курская магнитная аномалия». Читал на двух уроках. Чуть не засылался.
Пляску магнитной стрелки под Курском первым заметил ученый-астроном академик Иноходцев. Я сосчитал. Вышло сто семьдесят один год тому назад!
Нашу Курскую аномалию изучала особая комиссия. Ленин послал Губкина, Карпинского и Шмидта. Одних академиков!
Могу удивить Алешку. Специально записал. «В первый год девятнадцатого века во всем мире было выплавлено 800 тысяч тонн чугуна. А в первом году двадцатого века — 41 миллион 200 тысяч тонн». А что будет в первом году двадцать первого века?
Вот бы высчитать!
Новость потрясающая! Передали сообщение ТАСС. С борта нашей межпланетной станции сфотографировали невидимую часть Луны. Фотографирование Луны продолжалось сорок минут.
Самое большое кратерное море назвали морем Москвы.
У Зайца затеяли ремонт. Будут оклеивать новыми обоями комнаты. Смотрел, как играла футбольная команда Баскета. Колька Силантьев здорово бьет и правой и левой. При мне забил два мяча!
Заяц принес «Правду». Там напечатано письмо красноармейца Виноградова. Нашли в старой гильзе. Мы читали в классе письмо по очереди. Заяц отдал газету мне. Письмо приклеил в дневник. Пусть будет всегда со мной.
«Нас было двенадцать, посланных на Минское шоссе преградить путь противнику, особенно танкам. И мы стойко держались. И вот уже нас осталось трое: Коля, Володя и я, Александр. Но враги все лезут. И вот еще пал один — Володя из Москвы. Но танки все лезут. Уже на дороге горят девятнадцать машин. Но нас двое. Но мы будем стоять, пока хватит духа, но не пропустим до подхода своих.
И вот я один остался, раненный в голову и руку. И танки прибавили счет. Уже двадцать три машины. Возможно, я умру. Но, может, кто-нибудь найдет мою когда-нибудь записку и вспомнит героев. Я из Фрунзе, русский. Родителей нет. До свидания, дорогие друзья.
Ваш Александр Виноградов.
22 февраля 1942 г.».