Комплекс прошлого
Шрифт:
– Шучу, – сказала она с ухмылкой.
Она толкнула меня.
– Чтоб меня, ты бы видела свое лицо.
– Очень смешно, – сказала я. – Ха-ха.
Но я видела свое лицо, видела наши отражения в крошечном зеркале на задней стороне двери. Мы были примерно одного роста и возраста, но во всем остальном мы были разными настолько, насколько это возможно. Когда Лорен смеялась, ее коса раскачивалась; казалось, она все время двигалась: то переминалась с ноги на ногу, то грызла ноготь большого пальца, то трепала свои длинные белесые ресницы. Она смеялась, ее щеки были приподняты, глаза ярко блестели, но потом ее лицо изменилось, как небо перед грозой:
Однажды Скиппер сказала мне, что мое лицо, когда я мечтаю или смотрю телевизор, выглядит особенно простым. Это было ужасно. Безжизненный взгляд с открытым ртом – мое зомби-лицо, как она это называла, – то, о чем я никогда не забывала. Я начала зажимать ноготь на большом пальце, чтобы не уходить в себя на уроках, напрягала щеки, стараясь не позволить своему лицу сползти. Утренние службы была особенно мучительны. На протяжении всех утомительных молитв и чтений я держала глаза открытыми, всматриваясь в лица моих сверстников, сгорбившихся на скамьях, разглядывая их щеки, прижатые к псалтырю, расслабленные рты. Даже сейчас, спустя столько времени, я видела людей, которые медитировали на занятиях йогой с безмятежными, блаженными лицами, и удивлялась, как они это делают.
Моя мать должна была поговорить со мной, когда я была подростком, и помочь мне что-то сделать с моими непослушными бровями и длинными мышиного цвета волосами, что закрывали мое лицо. Возможно, она действительно пыталась заставить меня их отрезать, я уже не помню. Наверное, я спорила с ней, что мне нужно чем-то взмахивать. Кроме того, у нее были куда более важные заботы, чем мои волосы. Тогда я была слишком худой; сколько бы я ни ела, ничего не менялось. Булимия свирепствовала в интернатах. Медсестра постоянно проверяла мой поднос с обедом и взвешивала его. Я надевала мешковатый серый кардиган, чтобы прикрыться, но от этого я выглядела лишь еще более истощенной.
– Ты уверена, что ешь? – докапывалась она.
В шестнадцать лет у меня все еще не было бедер. Несмотря на то что на плакатах, висящих на наших стенах, были стройные и даже худощавые модели, больше всего я хотела грудь, как у Лорен и Скиппер, хотела, чтобы что-то заполняло провисающую, как пустой мешок, полосатую летнюю форму. К моему ужасу, даже Джерри Лейк носила чашку большего размера, чем я. Я почти уверена, что меня, такую аморфную и внешне, и внутренне, никто из Божественных, кроме Скиппер и нашей небольшой группы, не помнит. Когда я училась в университете, мама однажды вручила моему парню фотографию моего курса, и я ждала, сможет
– Это какая-то уловка? – спросил он.
Возможно, в этом возрасте мы все являемся самыми жесткими критиками для самих себя. Возможно, тогда я была не так дурна, как чувствовала, – в конце концов, мне казалось, что я нравлюсь мальчикам. Но все же по сравнению с Лорен я была невидимкой.
Лорен достала еще одну сигарету и направила ее на снимок. Я почувствовала волну паники из-за того, что она вот-вот зажжет ее, прямо там, в моей спальне.
– Для протокола, это не мой брат.
– Откуда ты можешь знать?
Она провела пальцами по воздуху.
– Он, хм, обрезанный. Мама сделала это, когда он был младенцем. Это более гигиенично.
Я снова посмотрела на фотографии на кровати. Разумеется, я не знала разницы между обрезанным и необрезанным пенисом.
– Верно, – старательно сказала я.
Она посмотрела на меня и рассмеялась.
– Ты немного странная, ты знаешь? – сказала она, а затем протянула руки, прижала большие пальцы к моим щекам и растянула углы моих губ в клоунскую ухмылку. Я отодвинула голову, но ничего не могла с собой поделать и начала искренне улыбаться.
– Так-то лучше.
Она пошевелила свисающей изо рта сигаретой в направлении курилки.
– Тогда пошли, – сказала она.
Когда я выводила ее из общежития, синий школьный автобус вернулся с теннисного матча и команда, устало спустившись из него, пошла по подъездной дорожке в своих рубашках Aertex и белых плиссированных юбках. Их ракетки были привязаны к спинам, будто мечи. Я почувствовала укол ревности и обиды, когда увидела, как Скиппер и Генри Пек смеются, нежно толкают друг друга, перекидываясь шутками. Когда они добрались до общежития, Скиппер увидела меня и остановилась как вкопанная. Она уставилась на Лорен; ее ракетка ударилась о ее голень.
Я вела себя так, как будто в нашей встрече не было ничего необычного.
– Как прошел турнир? – спросила я близняшек Пек.
Дэйв Пек ответила:
– Чертовски здорово, Генри их разгромила.
– Блеск, – сказала я. – Клево.
Скиппер ничего не сказала. Она осмотрела Лорен с головы до ног. Как правило, мы с подозрением относились к посторонним. Наша компания была сплоченной, мы держались друг за друга и хранили все секреты при себе.
– Кто она?
Лорен посмотрела на меня, ожидая ответа. Я все еще чувствовала ее прикосновения на своей коже там, где она растягивала мои губы в улыбке.
– Мы идем покурить, – ответила я.
Я помню, что ноги Скиппер были слегка расставлены, отчего казалось, что она занимала чуть больше места, чем обычно. Вратарь до мозга костей. Она, должно быть, возмущена тем, что у меня появился новый друг, да еще и из Короля Эдмунда. Я почувствовала легкий прилив удовольствия, поэтому подошла к Лорен и взял ее под руку. Как будто она была Божественной.
– Ее не должно быть здесь, – прокомментировала Скиппер.
Удивленная, Лорен прошла мимо нее.
– Идем, Жозефина, – сказала она.
В том, что я сделала дальше, не было ничего героического. Это был не акт протеста, ведь, в конце концов, я была последователем, а не лидером. Я просто отцепила свой вагон от одного поезда и прицепила к другому. Но направление – вперед или назад – я должна была выбрать сама.
– Прошу прощения, – сказала я Скиппер.
Она приподняла одну бровь и отступила в сторону.
Это было просто.
12