Компромат на суженого
Шрифт:
– Конечно, есть.
У Алки в сумке всегда был запас простых шариковых ручек для нерадивых и забывчивых учеников. Надежда вырвала из тетради листок в клеточку. Поискала толстый блокнот или книжку, подложила под листок и дала Алке, держа его полувертикально.
– На, пиши записку.
– Какую записку?
– Пиши: дорогая Алла, и так далее, быстрее только.
Алка послушно стала писать записку самой себе, ручка перестала писать на слове «ухожу».
– Вот видишь, это всем известно, что, если шариковую ручку использовать на негоризонтальной поверхности, через некоторое время она перестанет
Надежда стала писать ту же записку, и через некоторое время ручка забарахлила на слове «навсегда».
– Все ясно, он писал эту записку в походных условиях, стола под рукой не было. И где же, интересно знать? В этой квартире столов навалом: ваш общий письменный в спальне, Пашкин у него в комнате, здесь в гостиной, стол есть, на кухне, в конце концов. Ну что ты, Алка, молчишь, объясни мне, где он эту записку писал? На улице? Вот прошла мимо другая женщина, когда он с собакой гулял, он в нее влюбился с первого взгляда, мигом написал тебе записку, забежал домой, паспорт прихватил и костюм выходной, чтобы в загс идти и – ходу за ней?
– А собака как же?
– А собаку так за собой и таскал, некогда было отцепить. Тебе самой-то не смешно?
– Не до смеха мне!
– Да пойми ты, Алка, не такой твой муж человек, чтобы вот так уходить! Не в его это характере. Таким образом мальчишка семи лет может из дому сбежать, чтобы в Африку поехать на львов охотиться или в космонавты, а не солидный мужчина, доктор наук.
– И как же бедный Гаврик оказался там на шоссе?
– Вот, – Надежда стала серьезной, – я тебя к мысли подвожу, что мужа твоего, Тимофеева Петра Николаевича, похитили.
– Что-что? Ты, Надежда, совсем сбрендила, везде тебе преступления мерещатся. Да кому он нужен-то, зачем его похищать? Выкуп за него будут требовать, что ли? Так у меня только триста долларов, больше ни копейки в доме нет. Правда, я за него больше бы и не дала, но и этих жалко.
– А ты подумай как следует. Вот пошел он вечером в пятницу гулять с собакой, оделся попроще, как всегда. Гуляет это он на пустыре, вдруг подъезжает машина сзади, народу там немного, люди могли ничего не заметить, хватают твоего Петюнчика, Гаврюше вкалывают лекарство и заставляют Петюнчика писать тебе записку, чтобы ты его не искала. Запугали человека, он и написал. А они у него отобрали ключи, пошли к вам домой, сделали разгром, костюм выходной забрали, потому что это точно его вещь, по размеру видно – сыновья-то в тебя удались, вон какие высоченные вымахали. Прихватили они еще паспорт и деньги, а колечко и сережки какая-то сволочь просто украла. А про доллары они не знали, муж твой им, естественно, не сказал ничего. И про остальные документы не доперли.
– А рукописи зачем взяли, весь ящик выгребли?
– Вот, может, его из-за этого и похитили, возможно, у него в бумагах что-нибудь было. Ведь не зря он письмо спрятал про эту Анну Руммо.
– Не про нее, а про ее дом, самой Анны-то уже и на свете нет давно. Спасибо тебе, конечно, Надя, за то, что ты за моего Тимофеева так беспокоишься, а только все это ерунда, другая баба у него есть, это точно.
– Да с чего ты взяла?
– Так дня четыре тому назад звонит мне на работу какая-то женщина и говорит, что, мол, ах, простите, мне так неудобно, но не могу молчать, у мужа вашего, говорит,
– Вот это да, что же ты мне раньше не сказала, я тут сижу как дура предположения строю. Ладно, пойдем все-таки поедим.
На столе в кухне сидела Марфа и спокойно вылизывала из салата сметану. Алка подкралась и больно шлепнула кошку полотенцем. Марфа улепетнула на балкон. Попугай бурно радовался в клетке.
Они поели и даже выпили по рюмочке сухого вина, которое Алка нашла в холодильнике – помянули бедного Гаврика. Алка опять всплакнула, но уже просто, без надрыва. После обеда Надежда снова стала Алку воспитывать:
– Послушай, у меня в голове не укладывается, как же ты после разговора с той теткой, узнав такое про собственного мужа, и виду не подала.
– Да я хотела с ним объясниться, да ждала, пока Пашка уедет, а потом выпускной, а после я дома не ночевала, думала, как раз на этих выходных поговорим, а приезжаю в субботу утром – его нет, остальное ты все знаешь.
Надежда представила, как ей звонит на работу какая-то посторонняя женщина и говорит, что у ее мужа, Саши, молодая любовница на работе. Какая была бы у Надежды первая мысль? Не может быть! А потом бы сразу к нему, поскандалить, все выяснить и наплевать на всякую психологию.
– Алка, ты потому так спокойно ждала несколько дней, что не поверила, да?
– Да, тогда не поверила, а теперь верю. И потом я мимоходом успела его спросить, работает ли у них Белова Лидия Васильевна? А он замялся так и говорит, что работает, а мне зачем? Ну, я сразу разговор на другое перевела.
– Все-таки странно это. Никогда я за твоим мужем никаких вывертов не замечала, всегда был спокойный, разумный человек.
– Сама же говорила, что к пятидесяти у них вторая молодость наступает, а если по-простому, то бес в ребро.
– Ну ладно, ты мне все же скажи, какие события у вас в семье случились за последние несколько месяцев.
– Ну что, – Алка начала добросовестно вспоминать, – Сашка уехал в Штаты, только это еще раньше было, прошлой осенью, кошку кастрировали, Пашка руку сломал, она уже зажила, компьютер новый купили, унитаз раскололся, всех соседей залили, пришлось не только новый унитаз покупать, но и соседке еще за ремонт тыщу баксов отвалить.
– Ужас, какие деньги! Слушай, это все интересно, но немножко не то. А вот с мужем твоим что-нибудь из этих событий связано?
– Ну, я не знаю. Вот разве когда Марфе после операции было плохо, думали, так и не отойдет от наркоза, я уже отступилась, так Тимофеев ночь не спал, растирал ее, кофе поил, можно сказать, он ей жизнь спас.
– Благородный поступок, ну да я в его благородстве никогда и не сомневалась. А еще что-нибудь было?
– Ой, слушай, что я все про унитазы, свекровь ведь умерла полгода назад в январе! Я просто забыла, думала, что это раньше случилось. Да я ведь тебе про свекровь говорила?
– Да, теперь припоминаю.