Компромат на суженого
Шрифт:
– Как это не работает? А где же он работает?
– Этого я вам сказать не могу. Он уволился по собственному желанию.
– А вы не можете мне дать его служебный телефон?
– Он никому не оставил своего служебного телефона, сказал, что там маленькая фирма, в то время они переезжали. Вы позвоните ему домой, если он вам так нужен.
– Спасибо, – грустно ответила Надежа, – там никто не отвечает.
Она вдруг вспомнила одну вещь и почти взмолилась:
– Прошу вас, не вешайте трубку, скажите, у вас работает Белова Лидия Васильевна?
– Раньше работала, но она уже два года на пенсии, только она не Лидия Васильевна, а Любовь Ивановна.
Надежда подумала секунду и попросила домашний телефон правдолюбки и моралистки Лидии Васильевны, то бишь Любови Ивановны Беловой. Бывают же такие люди, сама на пенсии, а до всего ей дело! Вместо того чтобы спокойно сидеть на даче с внуками и растить там зелень и цветочки, эта мымра звонит Алке на работу и портит настроение разговорами про молодую любовницу! Хотя как это она могла узнать про любовницу, если, во-первых, сама давно на пенсии, а во-вторых, Петюнчик-то уже полгода как на другой работе. Тем более интересно с ней побеседовать.
Надежда поблагодарила любезного обладателя приятного голоса и повесила трубку. Алка, которая не удержалась и подслушала весь разговор, смотрела на нее в полном обалдении. Надежда решила ее не щадить, что это такое в самом деле, ничего про собственного мужа не знает.
– Ну что ты мне можешь сказать по этому поводу?
– Ничего, ничего я уже не знаю! – В Алкином голосе прозвучали истерические нотки.
– Да уж, если он полгода скрывал, что на другую работу перешел, то мог и бабу завести у тебя под носом, ты бы все равно ничего не заметила, – безжалостно добавила Надежда, набирая телефон Беловой.
Ответил молодой женский голос и на просьбу позвать к телефону Любовь Ивановну рассмеялся.
– Теперь только в сентябре. Она в деревне в Псковской области на все лето. Как уехала в мае, так теперь до осени.
– А позвонить туда можно?
– Что вы, какое звонить! Там глушь такая, сто километров до поселка, где почта есть.
– Слышала? – спросила Надежда, закончив разговор. – Не она тебе звонила. Она спокойненько живет в деревне и знать не знает, что кто-то ее именем прикрывается.
– Да какая разница? – безучастно ответила Алка.
От ее энергии не осталось и следа.
– Ну ладно, – Надежда уже жалела подругу, – собирались ехать, так давай, а то уже четвертый час, хоть и белые ночи, а все равно не хочется за городом поздно бродить.
– Поехали.
– Ты что, так и собираешься идти в этом костюме и на каблуках? Сама же говорила, что шесть километров от станции пешком.
– Конечно, но знаешь, как-то неудобно в затрапезном виде, все-таки приличные люди.
– Ничего страшного, не шокируют их наши тапочки!
Алка надела босоножки на низком каблуке и легкое платье в красный горошек, так как на улице стояла жара. Надежда поморщилась при виде горошка, потому что при Алкиных габаритах горошин было слишком много, но ничего не сказала.
Они поехали на метро на Финляндский вокзал, сели там на зеленогорскую электричку и вышли в Песочной.
– Ну, и куда теперь?
– Теперь спросим, как идти в поселок Рейволово, что на Выборгском шоссе. Пока пойдем по этой дороге, она нам по направлению подходит.
Через некоторое время они встретили мужичка на велосипеде, который ехал к станции. Судя по сетке пустых бутылок, которую мужичок очень оберегал, это был местный житель. Надежда спросила, правильно ли они идут к Рейволово. Он ответил, что правильно, и это совсем недалеко.
– Конечно, по местным меркам это недалеко, тем более он на велосипеде.
Однако не прошло и получаса, как показался поселок.
– Это не тот, – сказала Алка, – мы ведь прошли всего километра два. Ладно, хоть водички попьем из колонки.
По поселку они брели не спеша. Алка выглядела как-то странно. Она кружила, вертела головой по сторонам, норовила свернуть в боковые переулки. Наконец Надежда потеряла терпенье:
– Алка, что с тобой происходит?
– Послушай, что-то здесь мне смутно напоминает, вот давай свернем в эту улочку.
Когда они свернули и прошли немного, Алка вдруг встала как вкопанная.
– Вот же эта дача! То-то я гляжу, мне все знакомо, но как же так, они говорили – шесть километров до станции.
Надежда внимательно осмотрела дачу. Дом был старый, двухэтажный, на калитке висела табличка: ул. Карякова, дом 5. Интересно, кто такой Каряков?
– Да, это тот поселок, шоссе близко, слышишь – машины шумят? Послушай, а ты уверена, что это именно та дача? Какая-то она запущенная, я думала, что у твоих знакомых вилла.
– Да нет, Елена говорила, что они ее только что купили, место им понравилось, потом будут перестраивать. Пойдем, может, она дома?
– Алка, а кто такой Каряков?
– Откуда я знаю!
Надежду что-то беспокоило, какое-то у нее было нехорошее предчувствие. Дача находилась в конце переулка, а по другую сторону был небольшой лесочек – редкие сосенки и черничник.
– Вот что, Алка, ты иди одна, а я тебя тут подожду, в лесочке. Что-то мне тут подозрительно. В случае чего тревогу подниму.
Алка неуверенно пошла к дому, постучала, потом открыла калитку. Надежда в это время обнаружила пень и устроила на нем наблюдательный пункт. На Алкин зов на крыльцо вышла женщина, которая даже отдаленно не напоминала жену директора фирмы. Лет ей было под пятьдесят, а может, и больше, Надежда издалека не разглядела. Одета эта тетка была в старые тренировочные штаны и в старую мужскую рубаху, причем по летнему времени, рукава у рубахи были оторваны с мясом. На голове у хозяйки дачи была мелкая жиденькая «химия».