Комсомолец 2
Шрифт:
А вот на что именно стану пенять в «кляузах» — тут мне было над чем задуматься. Потому что содержимое писем-жалоб на Феликса должно было нести в себе не только голословные утверждения и слёзные просьбы «разобраться», но и подтверждение самого факта творимой математиком несправедливости. Опыт бюрократической работы подсказывал: с написанием «бумаг» медлить не стоило. И в то же время я не находил весомого довода для жалоб. «Слова к делу не подошьёшь» — отказ Попеленского принимать у меня зачёт до «зачёта», мне виделся слабым доводом.
«Хоть бери и обвиняй его
Моя озадаченность перед неумолимо приближавшейся зачётной неделей (сколько там осталось до конца декабря) стала очевидна и для окружающих. Света Пимочкина пыталась заступиться за меня перед Феликсом («Я же комсорг!»). Но тот отшил её, посоветовав задуматься о собственном зачёте: знанием математики Света не блистала. Я заявил Пимочкиной, что не нуждаюсь в защитниках — нарочно обидел девчонку этими словами, чтобы она выбросила из головы историю с Попеленским. Светка надулась. Но пирожки в субботу принесла. О чём вновь проведал Слава Аверин (я даже подумал проверить комнату на предмет установленных там «жучков»).
О моей назревавшей проблеме с получением зачёта по высшей математике староста заговорил со мной в понедельник третьего ноября.
— Эээ… Санёк, я могу тебе помочь с вышкой, — сказал он.
Случилось это, когда они с Могильным собирались на очередное вечернее патрулирование района — уже нацепили на плащи красные повязки и значки народной дружины.
— С вышкой я и сам кому угодно могу помочь, — ответил я.
Отложил в сторону конспекты по физике: почувствовал, что Слава затеял «серьёзный» разговор. Записываться в ряды народной дружины я не спешил (у меня были свои способы борьбы с преступностью) — отговаривался тем, что загружен учёбой. Потому часто по вечерам оставался один в комнате. Во время учёбы в девяностых это была бы прекрасная возможность водить к себе девчонок; ведь тогда было, как в том анекдоте: «есть чем, есть с кем, но негде». В шестьдесят девятом же у меня возникла проблема ещё и «с кем».
— Эээ… я говорю о зачёте, — заявил староста. — Могу тебе помочь его получить.
— Каким образом? — спросил я.
— Сейчас это не важно, — сказал Аверин. — Придёт время — узнаешь. До зачёта ещё далеко. Но способ верный, можешь мне поверить. Мне его парни со старших курсов подсказали. Они об этом Феликсе побольше нашего знают. Сами они так не делали… Но у нас получится — точно тебе говорю.
— Ну… помоги.
— Только у меня есть одно условие.
— Пимочкина?
Славка кивнул.
Таким серьёзным я его давно не видел — мне сразу расхотелось шутить.
— Да.
— Что ты хочешь, чтобы я с ней сделал? — спросил я. — Заставил в тебя влюбиться? Так не смогу: я не этот… не гипнотизёр.
— Отстань от неё, — сказал Аверин.
— Я?
— Да, ты.
Славка насупился. Напомнил мне моего младшего сына — то примерно с таким же серьёзным видом пытался поговорить со мной «по-мужски». Невольно вспомнил тот разговор, когда младшенький доказывал, что это я ушёл из семьи — бросил их ради… Не запомнил, что именно наговорила сыну обо мне моя бывшая жена. Обвиняла в супружеских изменах? Или в том, что променял семью на «пьянки с приятелями»? Слышал от неё разные версии. Помнил только, что о реальных причинах нашего расставания она детям не сказала.
Вздохнул.
— Я к ней и не приставал. И пирожки у неё не выпрашивал. Она их сама приносит — по собственной инициативе или по дурости.
— Поклянись, что отступишься от неё, — потребовал староста. — Поклянись! И считай, что зачёт по вышке уже у тебя в кармане.
Я вздохнул, покачал головой.
Старался не улыбаться.
— Чем ты меня слушал, Слава? — сказал я. — Сколько раз можно повторять одно и то же? Я не претендую ни на руку, ни на сердце Светы Пимочкиной — ни на прочие части её тела. Комсорг не в моём вкусе. Понимаешь? Мне нравятся другие девчонки.
— Такие, как Королева? — подал голос Паша.
Он вертелся около зеркала, укладывал расчёской свою рыжую шевелюру.
— Возможно, что и такие, как Нежина, — сказал я.
Пожал плечами.
Добавил:
— А Света Пимочкина — хорошая девчонка. Умная и красивая — с этим спорить не стану. Но она совершенно не интересует меня, как женщина. У меня на неё не сто… эээ… нет, и не будет никаких планов. Я вам об этом уже говорил. И повторяю снова. Кто её папа — меня тоже не волнует.
— Поклянись, — потребовал Аверин.
Смотрел на меня сверху вниз, пытался пригвоздить к кровати суровым взглядом.
— В чём? — спросил я. — В том, что Светка не в моём вкусе? Так и есть. Снова это повторяю. Запиши, чтобы не забыть. Чего тебе ещё от меня нужно? Спа… эээ… ходить я с ней не собираюсь. За это можешь не переживать. Но от её пирожков не откажусь — тут хоть режьте меня.
Могильный хмыкнул.
Слава махнул рукой.
Мне почудилось, что после моих слов он повеселел.
— Ешь свои пирожки, — сказал Аверин.
Кивнул на стол, куда вчера выложил гору газетных свёртков.
— Мамка тебе тоже пирог с рыбой передала. Съесть его нужно сегодня-завтра, чтобы не пропал. Она так сказала. Там ещё сало, копчёная рыба… и что-то ещё — я не смотрел. Ты лучше меня разбираешься, что можно долго хранить — что нельзя. Посмотришь.
Он поправил красную повязку на руке.
— А на счёт Феликса можешь не переживать: проставит он тебе в декабре зачёт, не отвертится. Вот это — я тебе обещаю.
Переглянулся с Могильным.
Парни усмехнулись — как те заговорщики.
— И кстати, мужики, — сказал староста, словно вдруг о чём-то вспомнив. — Спешу вас расстроить. Не получится у нас в пятницу махнуть на пикник — только не на этой неделе. Завтра и девчонкам об этом скажу. Потому что седьмого мы всей группой дружно пойдем на демонстрацию.
— Это ещё с какой такой стати? — спросил Могильный. — Нет, Слава, если не будет пикника, то я с отцом на рыбалку махну — на Михайловский ставок. Или поведу Ольгу в кино: в праздничные дни наверняка что-то интересное покажут. А может и в театр! Чего я на этих демонстрациях не видел?