Комсомолец 2
Шрифт:
Белезов Эдуард Иванович (имя маньяка я запомнил хорошо) проживал в городе Горький, который в прошлом и будущем называли Нижним Новгородом. Нюансы его детства и трудовой биографии моя память не сохранила. Зато я точно помнил, что в тысяча девятьсот семьдесят пятом году Белезов признался (признается?) в двадцати шести убийствах, в том числе и том, что совершил в Зареченске (а о скольких он «позабыл»?). Все его жертвы — молодые симпатичные женщины. Маньяк выбирал их именно по внешним данным; выслеживал, душил и насиловал. На протяжении девяти лет. Пока не попал в устроенную горьковскими милиционерами ловушку.
В этой реальности он попадётся в ловушку раньше. В мою ловушку — в смертельный капкан. Я не помнил точных сведений о первых жертвах маньяка — только их примерное количество (подсчитал когда-то, скольких он убил до командировки в Зареченск). Но я точно знал, где и когда Горьковский душитель окажется в ближайшее время. Седьмого ноября (в тот день в городе проходили демонстрации: советские люди отмечали главный праздник Советского Союза — День Великой Октябрьской социалистической революции) Белезов на пустыре около седьмой подстанции изнасилует и задушит женщину, санитарку из пятой городской больницы… если я ему это позволю.
Совсем не важно, почему Гастролёр приедет в город (что за командировка?). И не имело значения, смогу ли я доказать его причастность к уже совершённым убийствам (хотя… смог бы, но используя не оставленные на местах преступления улики, а послезнание). Да и как бы доказывал? Что говорил бы милиционерам? «Я пришелец из будущего, вы должны мне верить?» Представляю, куда бы подобные откровения меня привели — и в том случае, если бы мне поверили, и если бы посчитали меня сумасшедшим. Вот только я не собирался ничего никому объяснять. Белезов — больной на голову убийца и насильник. И я его вылечу — пятью выстрелами из обреза.
Седьмое ноября — памятная дата. Я не мог спутать её с другим днём и вряд ли смогу пропустить. У меня в запасе оставалось достаточно времени, чтобы к ней подготовиться. Я стучал по стене, каждым несильным ударом кулака отмечая пункты своего плана. Первое: исследую местность около седьмой подстанции — узнаю, где именно и как седьмого ноября устрою засаду. Второе: выясню, в какое время в пятой городской больнице заступали на смену санитарки (не торчать же мне около подстанции с обеда и до утра). И третье: явлюсь на встречу с маньяком в нужное место и время, обязательно прихватив с собой оружие. Вот и всё — ничего сложного.
Главное (на мой взгляд), что произошло в моей жизни до седьмого ноября — это то, что в октябре я получил первую в новой жизни стипендию (сорок три рубля, семьдесят пять копеек). Тому мне, из прошлой жизни, подобная сумма показалась бы ничтожно маленькой. Новому мне она… показалась такой же — мизерной. Потому что только плащ в советском магазине стоил девяносто рублей (две моих нынешних стипухи!). Махнул рукой на покупку пиджака и осенних ботинок. Но представил, сколько мне придётся копить на новое пальто — решил, что похожу зимой в том убогом, что унаследовал от Комсомольца.
Вот только это решение убрало лишь часть проблемы: ни зимнюю обувь, ни тёплую шапку, ни даже шарф я среди вещей Александра Усика не обнаружил. В копеечку мне влетела и покупка нового белья. Да и носки я не мог штопать бесконечно. «Хоть отправляйся грабить сберкассу», — подумал я, разглядывая полученные в институте богатства. Отметил: нужно жить в режиме жёсткой экономии, подъедать продовольственные запасы соседей. Но всё же решился с первой стипендии гульнуть: снова купил два кило кильки — потратил десять копеек, чтобы вкусом солёной рыбы заглушить горестные мысли.
После дня рождения Фролович я старался свести до минимума общение со Светой Пимочкиной. Делал всё от меня зависящее, чтобы лишний раз с ней не видеться и не разговаривать. Вот только комсорг мне в этом не помогала. Мчалась ко мне каждую перемену, словно звонок с урока был для неё сигналом к старту. И приводила с собой всё остальную компанию — Ольгу, Пашку, Аверина и молчаливую Боброву. Не забывала обо мне Пимочкина и в выходные дни. Каждую субботу привозила мне из дома то пирожки, то булочки. Я во время её визитов прятался на стадионе около школы (сбегал туда сразу после занятий на военной кафедре — не хотел оставаться с комсоргом в комнате наедине). За что получал нагоняи от прикормленной Светиными пирожками вахтёрши.
О субботних визитах Пимочкиной каким-то образом всегда узнавал Аверин (тот не оставлял попыток достучаться до сердца комсомольского вожака). Хотя я старался, чтобы от Светиных подношений (отказываться я от них и не думал) к воскресному вечеру не оставалось ни крошки. Играть в гордеца я не собирался (как и грабить сберкассы). Но и не видел смысла голодать, когда вкусную еду бесплатно доставляли едва ли не к порогу. Романтику я в отношениях с Пимочкиной не искал. Но и не ссорился с девчонкой по надуманным поводам (мне её ещё от маньяка предстояло спасти). И не подпускал её «близко к телу». Решил, что в отношениях с комсоргом мне хватит и пирожков — Славка пусть забирает её руку и сердце.
С соседями по комнате поддерживал приятельские отношения. Хотя и не смог влиться «третьим мушкетёром» в компанию недавних дембелей: сказалась реальная разница в возрасте (отсюда — разные интересы). Пашка и Слава всё больше времени проводили в женском общежитии, да в пивнушке. Я же оставался в комнате — читал и втихомолку штопал носки, зашивал расползавшееся от износа бельё. А ещё Могильный и Аверин по вечерам патрулировали город с повязками дружинников на руках — распугивали бравым видом хулиганов и зарабатывали бонусы перед институтскими чиновниками. Меня парни считали замкнутым и нелюдимым — объясняли моё поведение «интернатовским прошлым».
Сближаться с сокурсниками (помимо Пашки и Славы) я не пытался, но всё же старался не выглядеть белой вороной. Пожимал руки парням, обменивался с ними шутками, разговаривал о футболе. Здоровался с девчонками, старался каждую называть по имени, делал им комплименты. Отношение ко мне со стороны одногруппников в целом сложилось нормальное. Единственным исключением стала Альбина Нежина. Королева по-прежнему меня словно не замечала. Не здоровалась (даже в ответ), не улыбалась мне и не смотрела в мою сторону. Хотя с другими парнями была вежлива и приветлива. Недружелюбно она вела себя только со мной. И эту странность в поведении Королевы подметил не только я.