Комсомолец
Шрифт:
Предположение, что зареченским маньяком мог быть Саша Усик, выглядело не лучше и не хуже, чем несколько других. К каким-то событиям из известной биографии «маньяка с молотком» кандидатуру Комсомольца Людмиле Сергеевне удалось привязать. Но где-то выходили не состыковки: на одно из первых убийств у студента первокурсника нарисовалось алиби. Это не снимало с него подозрения. Как и не указывало на других, чьи «дела» хранились в отдельных папочках Гомоновой. Но всё же у Александра Усика было самое большое количество «пересечений» со Светланой Пимочкиной». Ну и, конечно же, у него был мотив для
Я рылся в памяти — выуживал всё, что помнил о прошлом и будущем бывшего владельца своего нового тела. Зевал, потирал глаза. Наблюдал за тем, как мои соседи по комнате вели уже активную беседу с блондинкой фотографом. Парни демонстрировали Фролович свою эрудицию и чувство юмора. Девица им о чём-то рассказывала, жестикулировала, улыбалась. Пимочкина в разговоре почти не участвовала. Но прислушивалась к нему. Иногда усмехалась, согласно кивала. И изредка посматривала в мою сторону.
Пару раз наши взгляды встретились. Я не прятал глаза. Не улыбался и не подмигивал. На время выныривал из глубин памяти. Вглядывался в правильные черты лица девушки, изучал их без стеснения. Удивлялся тому, как сильно Светлана походила на свою младшую сестру. Вновь и вновь отыскивал сходства Светланы Пимочкиной с Людмилой Сергеевной. И с теми чёрно-белыми изображениями покойной Светочки, что хранила Гомонова в гостиной, за стеклянными дверьми старенького серванта.
Пимочкина замечала моё внимание. Поначалу надменно отворачивалась. Потом вопросительно вскидывала брови. Я невольно улыбался, наблюдая за её узнаваемой мимикой: всё же общался с её сестрой не один год — семейные черты у них прослеживались очень явно. Изучал внешность девушки — как смотрел на картинку. Но у меня и мысли не возникло вступить с Пимочкиной в общение. Игнорировал её немые вопросы. А когда Светлана снова отворачивалась — вспоминал о Комсомольце.
— Всё-таки не скажешь? — вновь прозвучал рядом с моим ухом тихий женский голос.
Я повернулся к соседке.
Спросил:
— Не скажу, что?
— Куда Славика ранили, — сказала Боброва.
«Славика», — мысленно повторил я.
Обратило на себя внимание не только само имя моего соседа по комнате, но и то, каким тоном оно было произнесено — ласково, с придыханием.
Отметил: «У Аверина появился клуб поклонниц. Правильно. За геройство положены награды. Сомневаюсь, что можно считать за награду назначение старостой группы. А вот восторженные взгляды девчонок — в самый раз для паренька его возраста».
— Не спрашивал у него, — сказал я. — Честное… комсомольское. Но если хочешь, поинтересуюсь. Потом. Когда приедем в колхоз.
В глазах Бобровой промелькнул испуг.
Девица отстранилась от меня, будто я испортил воздух. Прижалась плечом к оконному стеклу. В то пространство, что освободилось между нами, запросто поместился бы мой рюкзак. Боброва посмотрела на меня сверху вниз — одарила суровым взглядом. Я увидел, как напряглись её мощные мышцы предплечий (руки этой девчонки больше, нежели те, что достались мне, напоминали мужские). Отметил и её мускулистые бёдра, обтянутые тонкой тканью трикотажных штанов. К ушам
— Да я… так, просто спросила! — сказала она. — Не нужно ему ничего говорить!
Я пожал плечами.
— Как скажешь.
И вдруг добавил:
— Советую тебе самой к нему подойти. И расспросить его о ранах и о китайцах. Мужчинам нравится о таком рассказывать, хвастаться своими подвигами.
— Вот ещё, — фыркнула Боброва. — Нашёлся… советчик.
— Я тебе хороший совет даю, — сказал я. — Таким можно и воспользоваться. Это сейчас Славка свободный парень. А будет ли он свободным, когда вернёмся из колхоза — это уже не факт. Смотри, уведут парня. Вон, как ему уже глазки строят. Герои — это штучный товар, на каждом углу не валяются и редко остаются бесхозными.
— Что ты болтаешь! — сказала девица.
Тут же спросила:
— Кто уведёт? Олька Фролович, что ли? Эта рыжая и тощая?
Посмотрела на бодро ворковавшую с парнями студентку фотографа. Недоверчиво ухмыльнулась. Вцепилась в поручни на спинке переднего кресла, не постеснявшись отодвинуть голову сидевшего впереди неё паренька. Прислушалась к рассказу рыжей. Не знаю, что она услышала (до меня доносились лишь обрывки фраз), но Боброва нахмурилась. И взглянула на Фролович уже иначе: как на соперницу.
— Ей этот… второй понравился, — неуверенно сказала она. — Могильный. Заметно же. Вон как она на него зыркает.
Я не продолжил беседу с Бобровой.
Потому что вдруг сообразил: видел лицо этой девчонки раньше. Как и лица Вячеслава Аверина и Павла Могильного.
И понял, почему не сразу опознал в своём отражении Александра Усика.
Среди бумаг, что я видел в папке с надписью «Комсомолец», была и одна фотография. Большая (форматом восемнадцать на двадцать четыре), чёрно-белая, но неплохого качества, хоть и местами пожелтевшая. На ней Светлана Пимочкина стояла по соседству с тем самым Комсомольцем; едва ли не прижималась к нему плечом. Выглядела счастливой. Людмила Сергеевна тогда сказала, что других фотографий Александра Усика в альбоме покойной сестры не нашла. Только эту, сделанную на фоне новогодней ёлки.
Я прикрыл глаза, попытался воскресить в памяти всё, что видел на том фото. Всех.
Пимочкина и Комсомолец стояли в самом центре снимка — создавалось впечатление, что они держались за руки. Улыбались. Казались примерно одного роста: должно быть, девчонка нацепила обувь с высокими каблуками. Платье Светланы украшала мишура и бумажный серпантин. Усик же, словно только вернулся с улицы, где гонял с приятелями в футбол: не выглядел нарядным. Я сообразил: не сразу узнал его лицо из-за дурацкой шапки, отвлекавшей на себя внимание — будёновки.
«Будёновка», — мысленно повторил я. Суконный шлем со складывающимися бортами и большой звездой над козырьком — именно в таком был Комсомолец на фото. О цвете шлема и звезды на нём я мог только догадываться (благо видел подобные штуковины в старых фильмах). Головной убор Усика показался мне нелепым и странным ещё при первом знакомстве с фотографией; совсем не подходящим для новогоднего костюма. Он сильно отвлекал внимание от лица парня, делая то незаметным при первом взгляде на фотографию.