Кому на руси жить
Шрифт:
Рогатину и нож я ей оставил. Пока очухается, поймет, что одна осталась тогда оружие в лесу может и пригодиться. Бросив последний взгляд на неподвижную разбойницу, я поспешно покидаю аккуратную полянку, ступая еще более осторожно, чем шел сюда.
Глава тридцать седьмая
Широкопузый насад бодро режет холодные воды Двины, лихой попутный ветер раздувает парус в красивый цветной пузырь. При таком ходе и весла не нужны, только успевай кормилом по стрежню править. Насад, конечно, не боевая лодья, тяжелее он из-за более высоких, толстыми досками шитых бортов, но в скорости уступает ненамного.
В нашем насаде уже кое какая поклажа имеется – на захваченной разбойничьей базе разжились шмотьем, железом и разным абсолютно бесполезным, на мой взгляд, скарбом. Из оружия в основном типичный разбойничий ширпотреб: дубины, копья и топоры с рогатинами. Все дерьмового качества, давно по рукам ходящее старье. Шмотья набрали несколько объемных мешков, там все больше верхняя одежда с обувью, немного пушнины и выделанной кожи. Взяли несколько седел с деталями упряжи ну и по мелочи разной всячины о бытовом назначении которой я не имел ни малейшего представления. Каких либо стоящих ценностей в виде благородного злата-серебра или драгкамней найдено не было.
Разбойничий главарь от погони благополучно улизнул, а вот двоих его подельников Вендар с подчиненными все же исхитрился отловить. Отловил да там же в лесу и прикончил, даже не удосужившись поспрашать про гипотетические тайники с общаком банды. О том, что в моих руках была девка из шайки я благоразумно умолчал. Не догнал никого и все тут. Не проверишь.
Побитых разбойников насчитали семнадцать человек. Как я и предполагал, самое яростное сопротивление они оказали в двух землянках. Видимо так и было задумано, дабы отвлечь внимание нападавших от главаря и дать ему уйти в случае крупного кипиша.
Старого сотника, пятерых погибших новобранцев и одного гридня за неимением времени на достойное погребение снесли в одну из разбойничьих землянок и обрушили над ними тяжелый дерновый свод, превратив сыроватое жилище в братскую могилу.
– Ну что, брат Голец, победил кого-нибудь? – спрашиваю тяжело груженого трофеями денщика на обратном пути к реке.
– Не знаю, – говорит. – Бросил сулицу в кого-то.
– Понятно. Не бросил, а выбросил. У Жилы, Зыка и Камня один на троих, у Невула – двое.
Громко посопев, Голец ревниво заявляет, что на его счету обнаруженная нычка с пушниной. Чтобы вконец не понижать его самооценку хвалю за чуйку и несомненный талант отыскивать припрятанное чужое добро.
Как только погрузились в насад и тронулись догонять дружину, началась дележка добычи. Каждому, включая отсутствовавшего здесь князя Рогволда, полагалась законная часть захваченного в честном бою. Князю, понятно, без лишнего базара отходила лучшая доля – вся пушнина и кожа с седлами, княжеского кормчего с двумя помощниками тоже не обделили. Я в итоге стал счастливым обладателем небольшого, но острого боевого топора с ухватистой рукоятью и маленькой из кожи искусно сшитой сумочки с лямочками для ношения на поясе. От стоптанных поршней и задрипанного коричневого зипуна я благородно отказался в пользу малоимущих членов экипажа насада.
К исходу дня ветер, так славно подгонявший наше суденышко, внезапно прекращается, перестав полоскать даже мелкую рябь по воде. Парус незамедлительно превращается в обвисшую тряпку. В условиях полнейшего штиля приходится браться за весла. На корме и носу зажигают фонари. Если князь без остановок идти собирался, то и нам, чтобы догнать дружину нужно переть всю ночь без задержек.
Часто
Голец сменяет меня за веслом, по дощатому трапу прохожу к носу успокоить натруженные мышцы. Натыкаюсь там на Вендара, грызущего сухарь и пристально рассматривающего левый берег.
Меня посещает чувство, что он чего-то ждет, неотрывно фиксируя внимание в нужную сторону. Решаю к нему присоединиться и постоять за компанию с вытаращенной над бортом головой. Вендар молча сует мне сухарь, я без особого аппетита вторю его лошадиному хрумканью.
Через несколько десятков весельных всплесков, за шарообразными ивовыми зарослями у воды нашим усталым взорам открывается чудный вид на деревеньку в полукилометре от воды. Вид был бы совсем уж чудным когда бы желтая извилистая тропинка, отрывающаяся от реки точно выбившаяся из косы прядка, поднявшись вверх по лугу не упиралась в несколько огромных кострищ. При нашем появлении над пепелищем, недовольно каркая, медленно поднимается стая черных, жирных птиц. Покружив, они рассаживается на острые культи веток полусгоревших деревьев, делаются похожими на уродливые плоды фантастических растений.
– Пожар, по ходу, был, – делюсь я своими умозаключениями с десятником. – А люди где же, неужто сгорели все?
Вендар молчит, сумрачно глядит на проплывающий мимо печальный пейзаж и на недоглоданный сухарь в моем указующем кулаке.
– Не пристанем? Вдруг помощь нужна?
– Рогволд уже приставал, нам тут делать нечего, – говорит десятник угрюмо.
– Это что, первая земигольская весь? – спрашиваю, озаренный внезапной догадкой.
Вендар молча кивает и отходит от меня ближе к корме насада, чтобы сделать какие-то указания гридням.
Суров Рогволдушка. Обещал за каждого полоцкого служаку земигольскими жизнями вдесятеро брать и слово свое держит железно. В этом я убеждаюсь, когда наш насад за день медленно проходит еще три сожженные дотла деревни. Очень мне неприятно предполагать что сотворила с жителями этих селений мстящая за растерзанных тиунов и посадников княжья дружина. Если не от меча погибли, то с голода и надвигающихся холодов без крыши над головой перемрут.
Посовещавшись с гридью и кормчим, Вендар решает предпринять исключительные меры предосторожности и следующей ночью идти без огней. У думающей части отряда, меня то есть, этот момент вызывает справедливый интерес. Чего нам на реке бояться? Кому нужно отследить наше передвижение, тот и так отследит, днем наше судно невидимым не станет. Зачем рисковать налететь во тьме на мель или протаранить сослепу берег? Может лучше причалить и спокойно отдохнуть, переночевать? Люди третьи сутки толком не спят.
Своий сомнения я выкладываю в глаза десятнику на корме насада в присутствии почти всей гриди и княжьего кормчего.
– На той войне, где ты воевал тоже выбирали отдых, вместо помощи своим? – спрашивает Вендар в своей извечной спокойной манере, чуть прищурив левый глаз.
– С чего ты взял, что я воевал? – отвечаю вопросом на вопрос. Потом вспоминаю как сам хвастался Гольцу и перепрыгиваю со скользкой темы. – Почему ты решил, что князю срочно нужна помощь? Он вроде и без нас неплохо справляется. А потом, грабить и жечь крестьянские землянки не совсем мой профиль, я не в карательный отряд нанимался, а в дружину.