Кому отдаст голос сеньор Кайо? Святые безгрешные (сборник)
Шрифт:
Виктор отодвинул ноги от огня.
— А теперь кто вам доставляет почту?
— Какую почту?
— Письма.
Старик рассмеялся.
— Вот еще! — сказал он. — А кто, по-вашему, станет писать сеньору Кайо?
— Дети. Разве не пишут?
Старик сказал с презрительным жестом:
— Эти не пишут. У них машина.
— Приезжают навестить вас?
— А как же. Он в будущем месяце приедет с двумя внучатами. А она не любит сюда ездить. Говорит, что делать в селении, где даже аперитива не выпьешь, вот так. Молодежь.
Виктор с Рафой
— Хорошо идет это вино.
— Здешнее.
— Виноградники рядом?
— Как сказать, ближе к Паласиосу.
По временам на Виктора нападал приступ разговорчивости:
— Судя по вашим словам, сеньор Кайо, вы тут живете, ни о чем не ведаете. Так что, если мир вдруг пойдет ко дну, вы об этом даже не узнаете.
— Ха! А что я могу поделать, если мир пойдет ко дну?
— Да нет, это так просто говорится.
Рафа наклонился. В глазах у него что-то затаилось. И он сказал мягко, вкрадчиво:
— Вот, к примеру, сеньор Кайо, в ночь, когда умер Франко, вы спали себе преспокойно…
— А почему бы мне не спать спокойно?
— И ни о чем не ведали.
— Ясное дело, а потом Маноло мне поведал.
— Привет, Маноло! Вы же только что сказали, что Маноло приезжает в середине месяца!
— Ну да, сеньор, по пятнадцатым числам, если они не падают на воскресенье.
— Ну так вот, а Франко умер двадцатого ноября, значит, четыре недели вы пребывали в неведении.
— А куда было спешить?
— Черт побери, куда спешить!
Лали вмешалась примиряюще:
— А что вы думаете об этом, сеньор Кайо?
— О чем — об этом?
— О Франко, о том, что он умер.
Сеньор Кайо чуть развел руками.
— Видите ли, по правде сказать, мне до этого сеньора как-то никакого дела не было.
— Но согласитесь, это ведь важная новость, верно? Она означает, что мы от диктатуры переходим к демократии.
— Так говорят в Рефико.
— А вы что говорите?
— Хорошо, говорю.
Лали устремила на него понимающий, дружеский взгляд. Добавила:
— И все-таки, когда Маноло сообщил вам об этом, вы что-то подумали.
— Насчет Франко?
— Ну да.
— Подумал, подумал, что, верно, его уже предали земле. В этом — так ли, эдак ли — мы все равны.
Рафа осушил еще стакан. Щеки и уши у него горели. Он заговорил возбужденно:
— Так вот теперь вам придется поучаствовать, сеньор Кайо, другого пути нет. Вы слышали, какую речь произнес король? Власть возвращена народу.
— Так говорят.
— Вы пойдете голосовать пятнадцатого?
— Да вот, если погода не испортится, вместе с Маноло и доберусь до Рефико.
— А вы голосуете в Рефико?
— Всегда там, сеньор. Мы и весь здешний народ с гор.
— А вы уже подумали, за кого будете голосовать?
Сеньор Кайо сунул палец под берет и поскреб голову. Потом оглядел свои огромные руки, будто удивляясь им. И наконец пробормотал:
— Скорей всего — «за», ясное дело, если мы и дальше будем зло копить…
Рафа расхохотался. Заговорил громко:
— Это, елки,
— Да уж, — смиренно согласился сеньор Кайо.
Рафа заговорил, все больше распаляясь, и к концу — словно на митинге выступал:
— Сейчас главная проблема — выбрать, с кем вы. Понимаете? Партий много, они разные, а вы должны выбрать и голосовать за ту, которая вам подходит. Вот мы, например. Мы — за интересы пролетариата, крестьянства. Мои друзья, кандидаты, — за народ, за бедных, проще говоря.
19
«За» или «против» — практиковавшийся при Франко референдум, который заменял выборы.
Сеньор Кайо следил за ним с сосредоточенным вниманием, как на спектакле, но в некотором, однако, замешательстве. Выслушав, сказал нерешительно:
— Я же не бедный.
Рафа растерялся.
— Как, — сказал он, — вам что же, ничего не надо?
— Как это не надо! Пусть дождь перестанет и тепло возьмется.
Виктор привстал, упершись животом в стол, и сказал Рафе:
— Кончай выступать, старик, хватит.
Рафа тоже поднялся:
— Слышите, сеньор Кайо? Мой друг хочет, чтобы я замолчал. Мой друг — человек скромный и хочет, чтобы я заткнулся, но не за тем я сюда приехал, чтобы молчать. — Розовые точечки сосков на его белой хилой груди ходили ходуном. Он продолжал: — Страна наконец-то свободна. Впервые за сорок лет мы можем выбирать для нее путь, который нам кажется разумным, понимаете? Но мы должны выбрать правильный путь. Ваша жена, вы, я, все мы будем решать, как нам управлять нашей страной, оставим ли мы бразды правления в прежних руках или передадим их народу…
Виктор обогнул стол и поставил ногу на край очага. Повторил:
— Кончай, Рафа, хватит.
Но Рафа не слушал его. Он засунул руки в задний карман брюк и вытащил полдюжины смятых листков с завернувшимися уголками — списки кандидатов партии, — наспех тыльной стороной ладони разгладил их и протянул сеньору Кайо.
— Вот, — сказал он. — Вот имена моих друзей, это — он, а это — она. Если вы считаете, что мои друзья — люди достойные, берите и голосуйте за них. Если же вы думаете, что они бессовестные негодяи, то порвите это, и дело с концом.
Не дав сеньору Кайо даже глянуть на листки, Виктор выхватил их у него из рук.
— Ну нет, — сказал он. Разорвал бумажки и швырнул их в огонь, в умирающие языки пламени. Листовки вмиг сморщились, пламя поползло по ним, вспыхнуло и проглотило. — Голосуйте, сеньор Кайо, за ту группу или человека, которые внушают вам доверие, вы меня понимаете? А если никто не внушает доверия, то опустите чистый бюллетень или не голосуйте совсем.
Лали тоже поднялась.
— Без десяти десять, — сказала она. — Пора ехать.