Кому в навьем царстве жить хорошо
Шрифт:
— Ловок! Не к добру!!! Кар-р-р! Кар-р-р!
Приняли мы Васильевича в свою дружину малую, побратались с ним и дальше поехали.
Потянулся вдоль дороги лес нехоженый, бор вековой. Прямо сказать, ходить-то по нему особо и нечего — ни ягодников, ни орешника, одни мухоморы с поганками по кочкам хороводы отплясывают. Сумрачно в лесу, а как солнышко вниз покатилось, и вовсе неуютно стало. Пора бы и местечко для ночлега присматривать, пока кони впотьмах спотыкаться не начали.
На наше счастье, приметил Соловей избушку в стороне от дороги. Мы с Муромцем так бы мимо и проехали — неказистая избенка,
Завернули мы коней к избе, постучались в ставень распахнутый. Выглядывает в окошко старуха сморщенная в платке цветастом. Носом крючковатым потянула и сморщилась:
— Глянь-кось, доселева человечьего духа слыхом было не слыхать, видом не видать, а нынче сам на порог пожаловал!
Утер я рукавом лоб взопревший:
— Дух как дух, знамо дело — с дороги, а ты, бабушка, приветь нас ласково, накорми-напои, в баньке попарь, он и уйдет!
— Вот ишшо, баньку им топить, дрова переводить! Небось из ручья напьетесь, мухомором зажуете! Коль сюда добрались, пущай вас и дальше черти несут, зареклась я незнакомым молодцам дверь отпирать. Развелось вас тут, богатырей проезжих, честной Бабе Яге из дому выглянуть боязно — то в печь живьем засунуть норовят, то ступу угонят, давеча гуся-лебедя недосчиталась, только голова открученная да след богатырский на грядке с репой сыскались. Вон отсюда, проходимцы, пока метлу самометную на вас не спустила!
— Не горюй, бабушка, мы твоему горю подсобим — больше ни один лиходей в избу не войдет! Засучили мы рукава, на ладони поплевали:
— А ну-ка, избушка, стань к нам задом, к лесу передом!
Ухватили избу за углы и давай раскручивать! У Семы Муромца силушки немерено, я приколдовываю малость; Соловей тоже пыхтит, старается. Повернули избу, дверью к дереву ближайшему приставили. Окошки в избенке махонькие, нипочем Бабе Яге не выбраться. Высунула она нос крючковатый в щелочку, давай нас совестить:
— Экая молодежь нынче нервная пошла, слова им поперек не скажи! До чего здоровенные бугаи вымахали, а туда же — всяк пенсионерку заслуженную обидеть норовит! Да я в ваши годы…
— Ты, бабушка, в наши годы пакости почище этой строила!
Припомнила Баба Яга молодость свою развеселую, подобрела голосом:
— Что вам от меня надобно, окаянные? Дела пытаете аль так по лесу шляетесь?
— Дела, бабушка! Пусти переночевать, а мы тебе за то дров наколем и воды на неделю нанесем!
— Поправляйте избу, дуралеи, тогда и говорить будем!
Раскрутили мы бабку с ветерком, взяли у нее топор да пилу двуручную, пошли ночлег отрабатывать. Дотемна целую поленницу сложили.
Раздобрилась Баба Яга, курицу печеную на стол выставила, каравай хлеба нарезала, зелена вина в чарки плеснула. Сама ладошкой щеку подперла, любуется, как мы кушанье уплетаем.
— Эх, деточки, и куда вас на ночь глядя несет, неужто не боязно?
— А ты расскажи нам, бабушка, куда — авось убоимся!
— Вот те раз, — дивится Баба Яга, — трех верст до царства подземного, навьего, не доехали, а все ни сном ни духом! Вот уж где головушки бесшабашные… Сказывала мне сестрица моя меньшая, Баба Яга Лукоморская, что от Кощея Бессмертного с дружками-чародеями добрым людям никакого покоя нет, всюду ему нос сунуть надобно… вижу, и сынок ему под стать, на тот свет прежде батюшки поспешает. Заворачивайте коней, пока не поздно, туда-от час езды, а обратно прежде смерти не поспеть: к навьям дорожка в одну сторону, оттого неезженой и кличут — не гляди, что натоптана.
Сбледнул чуток Муромец:
— К упокойникам, что ль?
— Да нет, навьим царство только из-за подземности своей прозывается, а народ там самый что ни есть обыкновенный. Правит им лютый царь Вахрамей Кудеярович, держит при себе дружину разбойную — по ночам на землю выбираются, поживу ищут. Все селенья ближние разорили, разграбили, храбрых защитничков порубили, дома пожгли, людишек в полон угнали, в этой стороне только я одна и осталась. Никто еще от Вахрамея вырваться не сумел, птиц и тех на подлете стреляет.
Переглянулись мы с побратимами. Оно, конечно, честь богатырская, но и впрямь боязно стало. Кабы знать еще, что не напрасно сгинем…
— А растут ли в навьем царстве цветочки аленькие, о семи лепестках?
У Бабы Яги глаза на лоб полезли.
— До цветочков ли, когда волки да вороны по полям бранным падаль подъедать не успевают! Кто его знает, слыхала я, что есть у Вахрамея сад, а в том саду всех цветов земных и подземных по дюжине, птиц да зверей по паре; ежели в вахрамеевском саду цветочка аленького не сыщется, значит, его и вовсе на свете нет.
Пропали у нас сомнения последние — трудна дорога, да верна, а добрым молодцам только того и надобно.
— А нельзя ли как-нибудь тот цветок у Вахрамея выпросить аль выкупить?
Пригорюнилась старуха:
— Ох, детоньки, не дело вы затеяли! Уж больно лют Вахрамей, может и на месте зарубить, слова сказать не давши. Да есть и у него слабинка — шибко до красных девок охоч. Жен у Вахрамея цельных три терема, и все никак не уймется: какую добром возьмет, какую силой принудит — никто ему не указ. Скрадите где-нибудь девицу-красавицу да поклонитесь ею навьему царю, авось смилостивится.
— А ты, Яга Ягишна, не сгодишься? У нас и мешок припасен…
Развеселилась карга, пальцем костлявым погрозила:
— Все бы вам, молодцам, шутки шутить, нет бы к старухе прислушаться — поди, больше вас, вместе взятых, на белом свете прожила, плохого не посоветую.
Доели мы курицу, бабка кости в миску сложила, мне сует.
— Накось, выгляни во двор да высыпь у крылечка, может, песики бродячие прибегут.
Вышел я на крыльцо, посвистел условно. Чего, думаю, на бродяжек добро переводить, свой пустобрех с утра не кормленный, как бы еще один гусь головы не сложил — водится за Волчком такой грешок. Не видать что-то пса, только звуки дивные сверху доносятся — не то стон прерывистый, не то скулеж хриплый. Соступил я с крыльца, голову задрал — сидит мой пес на крыше, трубу лапами обвил, осиновым листом вместе с ней колотится, а за углом три волкодлака рядком сидят и на Волчка облизываются. Увидали меня с миской, хвостами завиляли, навстречу пошли. Я миску выронил да скорей в избу. Позади только захрупало.