Конан и мрачный серый бог
Шрифт:
— Никакое золото не стоит смерти, Конан. И если у стигийца уже будет статуя, то Нефрит никогда не будет обладать ею.
— Если там кто-то сегодня умрет, то именно Toт-Амон сделает это. Жди меня здесь до утра. И не забудь слова Карантеса, которые могут все же оказаться истинными. На восходе солнца я поеду назад к Саридису с тобой, или я буду в бездне! Сказав это, он прыгнул в седло и направил свою лошадь полным галопом к скелетам, нагроможденным в тенях позади белой мраморной башни.
18. Зловещий древний Бог
Мраморные стены, яркие как алебастр, причиняли боль
Зловещий древний Бог! Ледяной холод прошел по спине Teвека, когда Шакал тщательно очистил песок с вершины статуи жемчуга. Когда ахеронские воины закончили свою работу, некромант забрал свою волю из всех них, за исключением Шакала. Поблизости стоял единственный другой скелет, которого Teвек держал возвращенным к жизни — тот единственный нифиец, услышавший его запрос и выбравшийся из песков. Он снова бегло исследовал кости шести других, чьи остатки были рассеяны на полу перед богом.
Только один из них сохранил любую духовную связь с ее материальной формой и его череп был на длине руки от шеи. Странное спокойствие изошло от этого, несмотря на его очевидно внезапную и насильственную смерть. Контакт с духом останков стал для Teвека тошнотворным, и он резко прервал его.
Случившееся здесь, в прошлых столетиях, представляло вторичный интерес.
Некромант имел только один приоритет: достать статую бога и привести свой план в движение. Однако этот спокойный нифиец был бы важен позже. Чёрный клинок сказал ему, что нифиец был младшим жрецом Ибиса, и также он знает три из имен Зловещего древнего Бога. Teвек выудил бы те имена из него достаточно скоро.
Из арочной прихожей, которая вела снаружи, прибыла отдаленная, повторяющаяся волна ужаса. Кто-то приближается? Нет, не теперь! Teвек мягко проклинал и смотрел с тоской на странно вырезанного идола.
— Ждите, — он сказал серьезно Шакалу. Тогда он возвратил свое желание мертвым воинам, которых он имел в запасе растянутый вне храма. Спустя несколько мгновений, он смотрел через их пустые глазницы.
Гигантский мускулистый человек с бронзовой кожей пробирался с трудом через скошенную дюну. Его меч подпрыгивал и качался на бедре, и его лицо было мрачно и решительно. Это не был номад пустыни. Человек ясно знал то, что он делал. Он уже достиг края тени башни. Намыленная потом лошадь скакала мимо наиболее удаленных тел, очевидно полна решимости достичь ворот храма, которые были разбиты до щебня огромным тараном.
Огромная верхушка тарана все еще лежала там, кусок запятнанного железа, сформированного как череп гадюки и была увенчана железным шипом, достигавшим роста высокого человека. Тот шип, вероятно, когда-то вбили с большой яростью, брёвна от этого давно иссохли и разрушились в пыль. Teвек подтвердил своё желание и предложил четырем из его ахеронцев, незаметно пробраться к нему. Другим, которых он снова пробудил, приказал, чтобы они лежали все еще до незнакомца, который должен пройти к ними и попасть в ловушку, ожидающую его. С этим надоедливым злоумышленником расправились бы быстро. Удовлетворенный этой импровизацией, Teвек прикинул расстояние и ждал нетерпеливо.
Сивитри выпила большой глоток из бурдюка Тоджа, считая свой собственный опасным. Она смотрела на край дюны, в пыль, которая вилась вслед за конем Конана. Его храбрость произвела на нее впечатление настолько, насколько приводила в бешенство. Он мог быть настолько смелым, настолько благородным и все же настолько грубым и черствым.
Начиная с ее кошмарной молодости, она чрезвычайно презирала мужчин. Они были дикими, эгоцентричными существами, и им нравились не женщины, а рабыни. Ее жалкий отец разрешил, нет, потворствовал некоторым из злодеяний, которые мужчины дворца передали на ее тело, и она ненавидела его из-за этого. Те потные, свистящие лица все еще часто посещали ее воспоминания время от времени, разжигая угли ненависти ко всем мужчинам. Только при использовании мужчин, управляя ими, могла она охлаждать ту высокую температуру и подавлять кошмары.
Но почему она отдала себя свободно этому киммерийцу? Этот варвар с развитыми мускулами единолично распутал гобелен горечи, которую она ткала в течение почти двух десятилетий? Но она знала ответ, как раз когда изложила вопрос: нет! Она провела ночь с ним только, чтобы использовать его. И в итоге он оказался не лучше других. Он заботился только о золоте. Как все животные его пола, он был неспособен к любви. И думать, что она почти мешала ему войти в руины! Там, иссушающая болезнь принесла бы ему гибель. Почти. Почти странный киммериец пробудил в ней чувства, которые, она думала, навсегда исчезли.
Действительно ли это была лихорадка от яда Тоджа тогда, сделавшая ее сожалеющей о решении позволить ему умирать? Конан спас ее без принуждения не только однажды, но и даже после того, как она сухо обращалась с ним. Ночь, которую она провела с ним в ванне в Саридисе, задерживалась в ее памяти. Хотя его страсть была столь же жестокой как у дикого животного, он не обращался с ней грубо и не ушиб ее. Она никогда не испытывала бы такую ночь снова, когда она приведет его к гибели… все ради власти, обладать талисманом, который навсегда вышлет те отвратительные, искоса смотрящие лица из ее обеспокоенного сна.
Когда она наблюдала широкую спину киммерийца, его черную гриву, незащищённую от ветра позади него, ей было отчаянно жаль, что она не могла быть Сивитри, женщиной, любившей Конана и спасающей его от болезни прежде, чем это было слишком поздно. Но она ей не была. Нефрит, которой она была, девочка, которая долго училась, чтобы справиться с мечом, девочка, лезвие которой сначала испытало кровь ее жестокого и садистского отца, заморийского принца, брата короля Тиридатеса. Нефрит, женщина, которая поднялась к власти выше многих королей, Нефрит, державшую ее истинную личность скрытой.
Ко всем в пределах ее гильдий она была тремя разными людьми. Женщина Сивитри была одной; безликий, бесполый Нефрит другим; и когда необходимо, она замаскировала себя как мужчина. Было множество других: в Мессантии — Рубиния в таверне; в Зингаре — Исвара швея; в Kофе — Ипатия баронесса; в Немедии — Сепхир хиромант; в Аквилонии — Андроклея, торговка травами.
Нефрит она была всегда. Она не могла доверять никакому мужчине, даже тому, кто доказал свою надежность, как убийца. Он лгал ей о карте, вынуждая ее использовать kalb жука. Тогда, когда она позже решила, что не могла позволить себе риска отказа или предательства, она намеревалась следовать за Конаном и изображать из себя Кайланну, затем Сивитри.