Конан и пророк Тьмы
Шрифт:
В сознании Бартоса вспыхнул ослепительно голубой свет, и мир вокруг померк. Однако в последний момент он сумел выставить перед собой зажатый в левой руке кинжал, и на его тонкое жало натолкнулся незащищенный бок Сдемака, который еще не успел выдернуть застрявший в теле старого воина меч.
Колдун Ай-Берек, личный советник сатрапа Хашида, ждал до последнего мгновения. Загодя подготовленное им заклинание — на случай неожиданного нападения на правителя Вагарана — было слишком сильным, чтобы применять его против горстки наемников: ведь могла пострадать и многочисленная личная охрана сатрапа… Но кто ж знал, что всего несколько нападающих окажутся настолько безрассудно
Поэтому он выжидал до того момента, пока не рухнул прикрывающий их полог шатра, и только тогда произнес несколько слов на забытом старохайборийском языке, вытянув безымянный палец левой руки в сторону показавшегося в проеме гиганта с небесно-голубыми глазами, с развевающейся на ветру гривой иссиня-черных волос, вооруженного тяжелым двуручным мечом. С крайней фаланги пальца сорвался пучок фиолетового света и метнулся прямо в грудь нападающему.
Едва Конан взмахнул мечом над головой безоружного человека в белой чалме, как некая неведомая сила, вылетевшая из руки старика в черном, ударила ему грудь.
Тысячи иголок вонзились в тело киммерийца. Мышцы мигом одеревенели, клинок выпал из непослушных пальцев. Глаза ослепли, уши — оглохли… Конан провалился в Ничто.
Хашид с беспокойством посмотрел на застывшего статуей врага.
— Не волнуйтесь, мой повелитель,— услышал он спокойный голос мага.— Заклятие Утренний Сон еще никому не удавалось побороть. Теперь вы можете делать с этим дикарем, что пожелаете.
Так варвар-киммериец Конан оказался в плену у Хашида, сатрапа хорайского города Вагаран.
И теперь он спал в подземелье Вагарана. Спал и видел сны.
Глава пятая
Ниногда еще арена Вагарана не видела такого столпотворения — были заполнены все места на трибунах, люди стояли даже в проходах между рядами каменных скамей.
Одними из последних места для зрителей заняли мужчина и женщина… хотя женщин на представление на допускали — вход разрешался только мужчинам.
Служитель, впускающий посетителей и собирающий плату за вход, не смог скрыть удивления, когда перед ним предстали двое одинаково высоких людей, с ног до головы закутанных в бесформенные белоснежные одеяния, с замотанными белой материей лицами, так что свободными оставались лишь глаза.
— О! — воскликнул он.— Вижу, времена и впрямь меняются, как вещают уличные оракулы. Уже и жрецы Неизвестного снизошли до мирских утех!
По одеждам, по иероглифической надписи на одном из языков, известных лишь узкому кругу посвященных, что была черной нитью вышита на рукавах, по висящим на шее амулетам, представляющим залитый прозрачной смолой человеческий глаз,— по всем этим признакам служитель признал в пришедших жрецов странного бога из странного монастыря, расположенного у подножия гор, в десяти лигах к западу от Вага-рана.
Но служитель находился на этой должности недавно и не знал, что жрецы посещают каждый гладиаторский бой, ни разу не пропустив ни одного кровавого представления.
Откуда пришли основатели этого монастыря, размерами и устройством больше напоминающего небольшой и очень старый город-крепость, почему обосновались именно здесь, какому богу или богам поклоняются с редкостной для нынешних времен неистовостью — было неведомо.
Никто из посторонних в обитель не допускался, никто и никогда не видел лиц белых жрецов, то и дело заявляющихся в город к наступлению полудня и только в солнечные
Служитель не только удивился появлению жрецов Неизвестного (жрецы Неизвестного — именно так в городе прозвали членов загадочного братства), но и растерялся.
Он не должен допускать на трибуны женщин, а тут поди разберись, к какому полу принадлежат эти создания с глазом на веревке… Может, и не люди вовсе? Но хоть и пугали служителя жрецы своей таинственностью, своими жуткими амулетами — чувство долга все же пересилило.
— Я вам вот что скажу.— Он постарался придать голосу как можно больше твердости.— Я уважаю обычаи всяких там чужих богов. Но — я на службе. Меня выгонят, если что не так. В лучшем случае, придется ходить с протянутой рукой. Так что, коли хотите пройти на трибуны, снимите платки, или… в общем, я должен увериться, что вы — не женского племени.
Вдобавок к сказанному служитель развел руками, жестикуляцией показывая, что рад бы по-другому, но и вы меня поймите.
Из длинного, полностью скрывающего кисть рукава выглянула ладонь одного из жрецов — по виду все-таки мужская. Разжались пальцы. Десять золотых монет против двух требующихся за вход, насчитал на ней наметанный глаз служителя. Горсть желтых кружочков соблазняла обещанием всех тех удовольствий, что покупаются за деньги. Теперь чувству долга в душе служителя пришлось бороться с алчностью. И первое продержалось недолго.
— Ладно.— Служитель огляделся по сторонам и перешел на шепот.— Не буду ущемлять ваших религиозных чувств. Идите себе. Только это… В случае чего — скажите, что прошли через другой вход. Ладно?
Две монеты со звоном упали в кожаный кошель на бедре служителя, а восемь нырнули за пазуху.
Таким образом женщина в жреческой одежде проникла на трибуны. Теперь она сидела рядом со своим спутником в точно такой же белоснежной хламиде и нашептывала ему на ухо:
— Говорят, этот человек поднял угасший было интерес к боям настолько, что и плату за вход увеличили вдвое, и представления проходят чаще, а люди раз за разом заполняют все зрительские места до отказа. Говорят, он однажды играючи разделался с дюжиной чернокожих бойцов из Куша, каждый из которых был вооружен копьем и щитом. А эти воины, я знаю, в одиночку управляются со львами и тиграми. Еще я слыхала, будто здесь присутствует шах из Турана, который привез с собой и сегодня выставит против северянина своего лучшего, доселе непобедимого воина. Говорят, здешний сатрап и этот шах поставили огромные деньги, почти целые состояния — каждый на своего гладиатора. С нетерпением жду его выхода, Веллах.
Тот, кого назвали Веллахом, ответил коротко и туманно:
— Ну, иногда бывает выгоднее проиграть целое состояние.
— Да, да… но я все думаю: вдруг это он и есть? Вдруг именно ради него мы…
Спутник женщины гневно зашипел на нее, призывая к молчанию. И женщина умолкла.
Джумаль, туранский шах, действительно присутствовал на представлении. Мягким, изнеженным телом развалившись на шелковых подушках на террасе сатрапа Хашида, он перебирал нанизанные на шнур жемчужные бусины и так же, как и находившийся рядом правитель Вагарана, дожидался начала зрелища. Каждый из них ничуть не сомневался в победе именно своего бойца, и поэтому был сама любезность и предупредительность.