Конан и пророк Тьмы
Шрифт:
Джумаль недоверчиво хмыкнул, но тут же взял себя в руки. Он и сам был заядлым любителем гладиаторских боев, и похвальба Хашида пробудила в нем азарт. Хашид же зорко наблюдал за шахом и заметил, как загорелись глаза гостя.
— Завтра, завтра ты поймешь, почему я так дорожу им,— с воодушевлением продолжал он.— И поверь, мой благонравный гость, представление это стоит гораздо больше, чем два мешка золота и все достопримечательности в подвалах твоей Серой Башни!
— Я охотно верю тебе, мой могущественный владетель,— медленно, тщательно подбирая слова, ответил Джумаль, не отрывая взора от распростертого великана. В его голове точно вспыхнула молния, и тут же родился план, каким образом он сможет одновременно и проучить хвастливого Хашида, и отомстить безродному
Сатрап нахмурился.
— О чем ты говоришь, мой сиятельный друг?
— Я говорю о том, что в недавнем прискорбном случае,— он коснулся шишки на лбу,— безусловно, виноват я один. И мне искренне жаль, что по моей вине эту гостеприимную террасу пришлось покинуть столь влиятельным особам и твоим верным товарищам, как храбрый Сдемак и мудрый Ай-Берек. Конечно, мое предложение может показаться совсем уж смехотворной данью за это недоразумение… но я хочу подарить тебе несколько мгновений удовольствия. И выставить на поединке против твоего раба моего лучшего воина, моего личного охранника, победа над которым станет еще одной жемчужиной в ожерелье триумфов могущего Хашида, владыки Вагарана,— провозгласил шах.— Окажи мне честь, славный друг, разреши твоему непревзойденному гладиатору сразиться с моим неуклюжим и слабосильным телохранителем. Разумеется, мой воин и десяти ударов сердца не продержится против твоего столь опытного бойца… Но — кто может знать помыслы богов, не так ли?
Хашид внимательно посмотрел в глаза шаху, и вдруг тоже улыбнулся. В глазах его заплясали искорки. Он обратился к страже:
— Уберите пленника и подождите меня за дверью.— Потом повернулся к слугам: — Вы тоже ступайте.— А когда приказания были исполнены и на террасе остались лишь двое, он вновь обернулся к гостю:
— Ага. Понимаю. Иными словами, ты предлагаешь побиться об заклад?
Шах смиренно кивнул.
— И если твой человек проиграет…
— Я безропотно украшу победный час моего дорогого друга дарением смарагда, что произвел на него столь сильное впечатление,— все так же смиренно ответил Джумаль.
Хашид непроизвольно сглотнул. Джумаль поставил на кон один из самых любимых и Драгоценных предметов, коими обладал,— удивительной чистоты и красоты смарагд размером с голову младенца. Шах никогда не расставался с ним и отводил любованию камнем ежедневно больше времени, чем даже молитве, и продать его не соглашался ни за какие богатства.
— Понимаю,— медленно повторил Хашид.— А если твой человек выиграет…
— Этого, разумеется, не произойдет, мой достославный друг. Но — спор есть спор, и я бы хотел, чтобы с твоей стороны на кон было поставлено небольшое для такого богача, как ты, количество золота, по весу равное всего лишь одному моему верблюду вместе с упряжью.
— Идет,— быстро проговорил Хашид.— Я игрок, мой великородный друг, и подобные забавы мне более всего по душе.
Они скрепили договор крепким рукопожатием, после чего сатрап позволил себе добродушно рассмеяться. Он прекрасно знал, что его воин проиграть не может.
В ответ туранский шах Джумаль лишь снисходительно ухмыльнулся. Он знал, что и его воин не может проиграть.
Глава третья
Лязг мечей, истошные выкрики командиров, гул огня горящих шатров, испуганное ржание, боевой клич врага «Ула, ула, ула!..» эхом отзывались в спящем мозге пленного варвара. Узник спал в подземелье Вагарана. Спал и видел сны…
…Увы, слишком поздно Конан понял, что ввязался в авантюру, которая заранее была обречена на провал. Но, оказавшись без гроша в кармане под шемским городом Мероэ, с трудом вырвавшись из оков интриг, плетущихся во дворце Тананды,
Напрасно он убеждал своего сотника, что накануне наступления разбивать лагерь в такой близости от Вагарана не просто опасно, но равносильно самоубийству, напрасно он просил усилить ночную стражу — особенно на подступах ко входу в Завывающее Ущелье… Однако на все речи варвара надменный командир отвечал, что, во-первых, другое место для лагеря можно отыскать только в самой пустыне, откуда незаметно начать атаку совершенно невозможно; во-вторых, каждый воин должен выспаться перед сражением, и наличие в ночной смене одного-единственного лишнего дозорного может грозить потерей одной боевой единицы; в-третьих, Барух — прекрасный тактик и сам знает, что делать, а если, в-четвертых, всякая там солдатня, возомнившая себя слишком умной, начнет давать советы насчет планов штурма, то это будет не армия, а… и так далее, и тому подобное.
Кипя бессильной яростью, Конан вернулся к своему отряду. Но, в конце концов, что он может изменить? Коли Барух настолько прекрасный тактик, что ютов загнать собственное войско прямиком в лапы смерти, то это его, Баруха, дело, и Конан здесь совершенно ни при чем. Поэтому, приказав своей десятке расположиться как можно ближе к границе пустыни и подальше от Завывающего Ущелья и там же поставить палатку десятника, он со спокойной душой (правда, не снимая боевого облачения) погрузился в сон.
Лязг мечей, истошные выкрики командиров, гул огня от горящих шатров, испуганное ржание, боевой клич врага «Ула, ула, ула!..» — вот что разбудило его.
Схватив неразлучный двуручный меч, возрастом своим уступающий лишь самому Митре, великан-варвар выскочил из палатки в ночь. И чуть было не столкнулся с невесть откуда взявшимся всадником на гнедом жеребце, что уже занес над палаткой кривую саблю. Для полноценного замаха не оставалось времени Конан ткнул острием меча повыше передних ног коня и тут же выдернул свое оружие; бедное животное, отчаянно заржав, повалилось вперед. Не ожидавший такого поворота событий наездник, чтобы сохранить равновесие, взмахнул руками; и тут Конан с разворота очертил в воздухе мечом стремительный полукруг, середина которого пришлась аккурат на грудь врага.
Что сталось дальше с располовиненным трупом неизвестного нападающего, киммериец смотреть не стал.
— Десятка, к бою! Пешими, в наружное полукольцо, живо! — во все горло прокричал он и только после этого оглядел залитый предрассветным туманом лагерь.
Вокруг царили суета и неразбериха. Сотники и другие –десятники Баруха выкрикивали бестолковые приказы, носились казавшиеся призрачными в полутьме всадники, откуда-то издалека доносились вопли и звяканье оружия, однако поблизости никакого противника не наблюдалось. Щ За своих подчиненных, которых Конан выбрал сам ! и обучению которых посвятил две предшествовавших нападению седмицы, он не беспокоился. Бойцы все сделают как надо: не минует и пяти ударов сердца, как, ощетинясь лезвиями мечей, десять воинов полукругом выстроятся вокруг своего командира. Гораздо больше его заботило то, что неприятель с одного удара, практически бесшумно сумел прорваться почти до самых песков — туда, где, как полагал варвар, безопаснее всего.