Конан и Слуга Золота
Шрифт:
Не спеша он снова вышел на улицу. Там он со скучающим видом прошёл несколько шагов до ближайшего перекрёстка, где завернул за угол, и вынужден был подождать минут десять, делая вид, что выбирает товар в одной из лавок.
Ожидание было вполне вознаграждено: он услышал гнусаво-однообразные выкрики одного из десятка мальчишек-водоносов, обслуживающих их квартал. Когда тот приблизился, Конан пальцем поманил его, и, сунув мелкую медяшку, неторопясь принялся пить – вода, эта такая странная жидкость, которая довольно редко попадала ему внутрь, когда он был при деньгах, – оказалась и вправду свежей и холодной.
Постороннему
Конан отправился в одну сторону, мальчишка же, снова затянув своё: «Вода, вода! Свежая холодная вода!» – в другую. Через полчаса, побродив без всякой цели по улицам, и сноване без доли удивления убедившись, что слежки нет, Конан опять был на том же месте, слегка удивив продавца той же лавки. Малец не замедлил появиться – словно вырос из-под земли. Он хитро улыбался. Пил на этот раз Конан намного дольше. Шёпот водоноса отчётливо запечатлевался в его мозгу:
– …ага, точно! Этот новый нищий сидит здесь только два дня. И мальчонка при нём – нездешний! Халил тоже их никогда раньше здесь не видел. А Кямаль говорит, что видел, как часа два назад в «Медного быка» входила женщина, выглядевшая, как проститутка, но почему-то без кружка на рукаве… Нет, уж у него-то глаз на этих шлюх намётан. Он потому её и заприметил. Нет, вот во что она одета, он не говорил. Зато говорил, что лицо у неё противное и злое – как у хорька. Да, лет сорок, может, меньше. Нет, чтобы входило сразу три-четыре здоровых мужчины, он не видел. Нет, никто из наших не видел, как выходила твоя Каринэ. Ну, они же не следят всё время за входом – они работают. Кстати, мне пришлось и им сунуть по оболу, чтобы помалкивали о моих расспросах! Они ж не дураки – понимают, что я не просто так интересуюсь!..
Конан, понявший недвусмысленный намёк, незамедлительно расстался ещё с одним серебряным динаром, и, дав ещё кое-какие указания, неторопясь двинулся домой – в «Медного быка», только недавно столь милый и уютный «тихий» постоялый двор.
Выбрав подходяще расположенный стол, он спокойно пообедал тем, что заказал всё тому же Эреку, не особенно налегая на вино, что уже, в принципе, говорило само за себя для тех, кто знал нрав варвара. Затем выждал, когда народу стало совсем мало, и здоровяк сдал вахту у плиты своей прыткой и такой же крупной жене. Сдерживаемая ярость клокотала в душе киммерийца, но он умело прикидывался скучающим и равнодушно ожидавшим неизвестно чего – не то, когда вернётся его женщина, не то, когда наступит ужин.
Он хорошо понимал, что от того, насколько умелой будет его игра, и решительными – действия, может зависеть и жизнь его подруги, и его собственная. Зря он сказал старому Шеймосу, что актёр он аховый – он явно поскромничал. При необходимости он оставил бы далеко позади любого лицедея или придворного. Корил он себя лишь за одно – что не сказал Каринэ о подозрительных незнакомцах. Он даже и в мыслях не имел, что охотиться могут не за ним!
Выждав, и ещё раз убедившись, что внутри обеденного зала не осталось незнакомых подозрительных личностей, он решил действовать.
Где у Эрека винный погреб, он хорошо знал, и когда здоровяк, решив в очередной раз пополнить запасы, нырнул туда с двумя огромными, литров по пятнадцать, кувшинами, Конан, не привлекая ничьего внимания и двигаясь плавно и бесшумно, последовал за ним. Тяжёлую крышку люка он за собой аккуратно прикрыл.
Заставленный и завешанный ёмкостями и продуктами сумрачный и длинный подвал был освещён лишь через узкие, забранные частыми решётками, щели, что выходили только во внутренний дворик постоялого двора. Конана, впрочем, такие мелочи, как отсутствие света, не смущали – зрением, слухом и силой природа его не обделила. Так же, как и трезвым, практичным умом.
Совершенно бесшумно проскользнув в дальний угол подвала, он оказался прямо за спиной чёртова толстяка. Схватив наклонившегося, чтобы зачерпнуть вина из огромной вкопанной прямо в землю лохани, за загривок, и зажав другой рукой лживый рот, Конан легко перегнул крупное, но беспомощное в его мускулистых руках жирное тело так, чтобы лицо Эрека оказалось в кислой жидкости, которую хозяин гордо именовал вином.
Затем руку со рта он предусмотрительно убрал, блокируя теперь ею обе клешни противника, и одновременно прислушиваясь, всё ли спокойно наверху. Побарахтавшись в тисках неумолимых рук с минуту, и убедившись, что невозможно как следует пнуть невидимого противника, или освободиться, Эрек издал странный звук, пустил много пузырей, и, наконец, затих. Тишину в подвале теперь не нарушала даже их возня.
Рывком вынув напуганную, и чуть было не утонувшую жертву из чана, Конан сунул под нос судорожно вздохнувшему, и трясущемуся толстяку огромный кулак, другой рукой так сжав горло негодяя, что глаза того вылезли на лоб. Чтобы было понятней, как обстоят дела, он свирепо прорычал, грозно сверкая очами:
– Только вякни – и ты – покойник! Утоплю, как котёнка, в твоём же поганом вине! Понял, скотина?!
Эрек, убедившийся в своей полной беспомощности против огромных мускулистых лапищ дикого нравом северного варвара, только покорно закивал, всё ещё моргая и задыхаясь. Он не смел даже утереть обильно льющуюся с волос в глаза пахучую и едкую жидкость.
– И не думай, что сможешь сдать меня властям, или своим подельникам! – в голосе киммерийца были презрение и злость, – Меня не взять никому! А вот тебе деваться некуда – найду из-под земли! На лёгкую смерть не рассчитывай – у нас, на севере, предатели легко и быстро не умирают!
Приблизив свои горящие безумным огнём глаза к выпученным в животном ужасе заплывшим жиром глазкам, Конан ещё с полминуты буравил противника страшным гипнотическим взором.
На пол опять закапало. И запах страха – пота и мочи – дал киммерийцу понять, что противник всё понял, и запуган до нужной степени.
– По…по… пощадите! – взмолился хриплым шопотом обделавшийся хозяин. Он, видать, и вправду поверил во все эти сказки, которые полупьяный Конан, не желая отставать от милой любительницы фольклора и экзотики, любил порассказать случайным собутыльникам, или партнёрам по азартным играм здесь, за ужином: о диких и жестоких забавах и обычаях свободных, гордых, и изобретательных северных наёмников.
Надо же! Похоже, он удачно сочинил некоторые, наиболее кровожадные истории о своих и чужих подвигах! Впрочем, почему – сочинил?! В гневе он и вправду страшен! Нужно будет – и сказку превратит в самую настоящую страшную быль!