Конан из Киммерии
Шрифт:
Они неслись во весь опор, дичь и охотник, — но второму не под силу было выиграть бешеную скачку. Колдун и варвар скакали в последних лучах заходящего солнца, пока шум резни не смолк вдалеке. И тогда в небе появилась черная точка. Она росла с каждой секундой и наконец превратилась в громадного орла, который обрушился с высоты на голову коня Тзотьт. Конь заржал и вздыбился, выкинув всадника из седла.
Тзота вскочил на ноги и повернулся к своему преследователю. Глаза его по-змеиному светились, лицо перекосилось от нечеловеческой злобы. В каждой руке он держал по сверкающему шару, и Конан узнал в них смертоносное оружие.
Король спрыгнул на землю и пошел на врага, подняв меч.
— Вот мы и встретились, колдун! — произнес он и захохотал.
— Назад! — по-шакальи пролаял Тзота. — Я сдеру мясо с твоих костей! Я непобедим! Даже если ты разрубишь меня на куски, мое тело срастется вновь и будет преследовать тебя до самой смерти! Я знаю, что здесь не обошлось без Пелиаса, но бросаю вызов вам обоим! Я — Тзота, сын…
Конан бросился вперед, меч его сверкнул в лучах солнца. Тзота размахнулся, и варвар пригнул голову. Что-то блестящее пролетело над ним и взорвалось за спиной, опалив землю клубком адского огня. Прежде чем Тзота успел бросить второй шар, который держал в левой руке, меч Конана обрушился на его шею. Голова колдуна слетела с плеч, и туловище, брызгая кровью, повалилось на землю. Но черные глаза по-прежнему злобно сверкали, глядя на киммерийца, зубы скрипели, а руки шарили вокруг, будто в поисках отрубленной головы. В этот момент что-то упало с небес…
Орел схватил могучими когтями окровавленную голову и взмыл с нею в небо. Конан застыл от ужаса, когда птица расхохоталась голосом Пелиаса.
И тут случилось самое ужасное: безголовое тело вскочило и побежало на непослушных ногах, простирая руки к удаляющейся черной точке.
Конан стоял, словно изваяние, глядя вслед страшной фигуре, растворяющейся в лиловых тенях вечера.
— Клянусь Кромом! — воскликнул он, сбросив с себя оцепенение. — Чума пади на этих колдунов! Пелиас был добр ко мне, но демон меня побери, если я согласен встретиться с ним еще раз! Дайте мне добрый меч и достойного врага, которого можно сразить раз и навсегда, — вот это по мне! Проклятье! Проклятье! Чего бы я сейчас не отдал за кувшин вина!
Час Дракона
(роман, перевод М. Семёновой)
Отметив добрым вином победу над подлыми предателями и коварными колдунами, Конан со всей своей бешеной энергией занялся восстановлением разрушенного. Он сколачивал мощную армию и строил в своем королевстве дороги, он заключал союзы и налаживал торговлю с соседями. Но его Аквилония — самое цивилизованное среди хайборийских королевств — была слишком лакомым куском для алчных королей сопредельных государств, чтобы они согласились без боя уступить ее какому-то варвару…
1
Спящий, пробудись!
Дрогнуло пламя длинных тонких свечей. По стенам заметались черные тени. Всколыхнулись бархатные занавеси, потревоженные неосязаемым дуновением. Четверо мужчин стояли у стола из черного дерева, на котором покоился зеленый саркофаг, отблескивавший подобно нефриту. В четырех воздетых руках горели зловещим зеленоватым огнем черные свечи. Снаружи была ночь, слышался стон ветра, заблудившегося меж голых деревьев.
Напряженная тишина царила в чертоге, лишь тени беззвучно перемещались по стенам. Четыре пары горящих глаз приникли к саркофагу, на поверхности которого корчились таинственные иероглифы, казалось, оживавшие в неверном блеске свечей.
Человек, стоявший в изножье саркофага, склонился над ним и повел свечой, словно пером, чертя в воздухе мистический символ. Затем он вставил свечу в подсвечник черненого золота, стоявший подле саркофага, и, пробормотав некую формулу, недоступную слуху сообщников, опустил широкую белую руку в складки своей мантии, отороченной мехом. Когда он извлек руку, всем показалось, будто он держит на ладони сгусток живого огня.
Трое других приглушенно ахнули.
— Сердце Аримана! — прошептал темноволосый, мощного сложения мужчина, стоявший в головах саркофага. Державший камень тотчас вскинул руку, призывая всех к тишине.
Где-то далеко тоскливо завыла собака, по ту сторону надежно запертых дверей послышались крадущиеся шаги. Но ни один из четверых не отвел взгляда от крышки саркофага, над которой человек в отделанной горностаями мантии водил в воздухе огромным пламенеющим камнем, вполголоса произнося заклинание. Это заклинание было древним еще в те времена, когда море сомкнулось над Атлантидой. Сияние камня слепило глаза; никто не понял, что именно произошло, но резная крышка саркофага с внезапным грохотом разлетелась на части, ни дать ни взять раздробленная чудовищной силой, рвавшейся изнутри. Четверо мужчин тотчас склонились над саркофагом, с жадностью разглядывая то, что лежало внутри, — сморщенную, иссохшую мумию. Сквозь истлевшие повязки виднелась бурая кожа, туго обтянувшая кости. Руки и ноги мумии походили на ветви мертвого дерева.
— И ты хочешь оживить это! — Коротышка, стоявший по правую руку, сопроводил свои слова коротким язвительным смешком. — Да оно же рассыплется от прикосновения! Мы глуп…
— Тихо! — повелительно прошипел тот, что держал сияющую драгоценность. Его глаза были расширены, на высоком бледном лбу выступил пот. Он наклонился и, не прикасаясь руками, опустил на грудь мумии пламенеющий камень. Потом отступил назад, не сводя с нее напряженного, почти яростного взгляда. Его губы шевелились, беззвучно произнося слова волшебства.
Огненный шар, мерцая, сверкал на безжизненной, иссохшей груди. Но вот смотревшие изумленно втянули воздух сквозь плотно сжатые зубы. Ибо прямо на глазах у них началось жуткое преображение. Мумия начала расти, наливаться, обретая плоть. Повязки рвались на ней, рассыпаясь коричневой пылью. Распрямлялись съежившиеся члены. Постепенно светлела бурая кожа…
— Во имя Митры! — прошептал стоявший слева высокий желтоволосый мужчина. — По крайней мере, он не был стигийцем! Хотя бы в этом мы не ошиблись.
И вновь воздетый палец, дрожа, призвал к тишине. Собака снаружи больше не выла. Она скулила, словно ей приснился дурной сон; потом стих и этот звук, зато желтоволосый явственно расслышал скрип двери — так, словно с той стороны на нее навалилась неодолимая сила. Он уже начал было поворачиваться, протягивая руку к мечу…
— Остановись! — прошипел человек в горностаевой мантии. — Не разрывай цепи! И не подходи к двери, если тебе дорога жизнь!
Пожав плечами, желтоволосый повернулся обратно — и замер, потрясенный увиденным. В нефритовом саркофаге лежал живой человек — высокий, хорошо сложенный, нагой мужчина. У него была белая кожа и темные волосы и борода. Он лежал неподвижно, открытые глаза были бессмысленны, точно у новорожденного. Камень искрился и пылал у него на груди.