Конан из Киммерии
Шрифт:
А те беспечно наслаждались жизнью и друг другом. Так шло время, пока в один прекрасный день «Тигрица» не пришвартовалась в устье большой мрачной реки. По ее берегам сплошной зеленой стеной тянулись непроходимые джунгли.
— Это Зархеба, река смерти, — молвила Белит. — Как-то мы преследовали стигийскую галеру, и она, удирая, поплыла вверх по течению… Прошло несколько дней, и река вынесла к нашей стоянке стигийский корабль. Он не был поврежден, и груз никто не тронул, но на борту из всей команды остался единственный человек, лишившийся рассудка. Он умер в бреду, так и не сказав, что случилось с экипажем. Черные избегают этих мест, Конан!
Конан долго не размышлял; поход сулил новые приключения, и он одобрительно кивнул своей прекрасной возлюбленной. Варвар привык соглашаться с Белит, зная, что она всегда с трезвым расчетом продумывает свои планы, кои его меч и отвага воплощали в жизнь. И хотя команда «Тигрицы» совсем поредела в бесчисленных стычках, на борту оставалось еще достаточно отчаянных головорезов. И никого из них не интересовало, куда плыть, с кем сражаться, — главное, они были рядом с Белит, дрались за нее и во имя ее.
«Тигрица» медленно вошла в устье. Течение было слабым, и гребцы вполсилы налегали на весла. За первым же поворотом корабль очутился в тени огромных деревьев. Ни пения птиц, ни плеска обитателей вод, ни привычного звериного крика; берега были пустынны, и за все время путникам не попалось ни единой живой твари. Странную тишину нарушали только леденящие душу стоны, загадочные скрипы и шорохи в джунглях, глухой далекий вой. Неожиданно раздался и тут же смолк дикий нечеловеческий крик.
— Это обезьяна, — задумчиво молвила Белит и после паузы добавила: — Души грешников в наказание за неправедную жизнь попадают в их безобразные тела.
Конан обнял ее за плечи и усмехнулся: он не верил в подобные байки. Застыв в молчании, варвар прислушивался к загадочным звукам.
Поднялась луна; ее восход джунгли встретили шумом, доносившимся издалека. Над речными водами показался низко стелющийся, странно мерцающий туман. Казалось, звери, как и люди, избегают приближаться к темному потоку Зархебы.
Луна поднялась еще выше, осветив своим слабым сиянием людей, корабль и гладь реки. Весла в руках гребцов словно опускались в жидкое серебро; мертвенным блеском отсвечивали драгоценные камни на рукоятях мечей, в волосах Белит, на доспехах Конана.
Пестрая шкура леопарда, брошенная на доски палубы, служила в этот час ложем шемитке. Она облокотилась на руку, ее глаза внимательно и неотрывно следили за киммерийцем.
— Я чувствую, что мы плывем в страну духов, привидений и смерти, — тихо произнесла женщина, — Тайна окружает нас… Тайна и смерть… Ты не боишься, Конан?
Киммериец лишь пожал плечами.
— Я тоже не боюсь. Никогда и ничего не боюсь! Я часто смотрела в глаза смерти… Но…
Она задумчиво помолчала, а затем спросила:
— Конан, ты страшишься гнева богов?
— У нас, киммерийцев, суровые боги. И мрачен мир, куда попадает душа человека после смерти… Он — серый и туманный, в нем только холодный ветер, да острые скалы, да черные тучи… И бесконечно странствие душ людских, и безысходно оно в вечности. Но я не боюсь! Ни смерти, ни богов!
Белит тихо засмеялась.
— Да, жизнь земная, хоть она полна лишений и тягот, все же лучше такого существования!
Киммериец опустился на палубу.
— В своих странствиях я узнал о многих божествах. Кто не верит в них — слеп, как летучая мышь! Но слеп и тот, кто верит слишком глубоко. Что будет после смерти? Кому о том ведомо? Может, ждут человека Серые Равнины и тучи со снегом и льдом, как верят в Киммерии, или душу поглотит темнота, вечный мрак, как утверждают немедийцы… А может, душа угнездится в деревянном идоле в Доме Предков Н’Гоны… Слышал я еще, что кхитайцы чтят дракона Ху, Творца Мира. Лукав их бог! Его жрецы смотрят на мир так, будто он — зло и ловушка для душ людских. А души кхитайцев после смерти вечно возрождаются, попадая в тела всяких существ… Хорош бы я был, сделавшись бабочкой или птичкой!..
И Конан расхохотался, поводя могучими плечами. Он не любил отвлеченных рассуждений, считая их пустой тратой времени. Но Белит не приняла шутки и продолжала серьезно смотреть на возлюбленного. Тот положил широкую ладонь на ее обнаженное бедро и, лаская шелковистую кожу, сказал:
— Младенцев питают молоком, но сильных людей кормят мясом. Оставим пустую болтовню мудрецам и философам, моя красавица. О Кром! Пока я жив, я хочу жить полной мерой! Добрый меч и честная схватка, кровь и битвы — вот мой удел! Я хочу познать объятья женских рук и теплую податливость их тел, изведать вкус мяса и крепкого вина… Я счастлив, когда обладаю всем этим! Живу, люблю, убиваю — радуюсь жизни!
— Но есть боги, и есть жизнь после смерти, — сказала Белит. — Я знаю, знаю!
Быстрым движением она прильнула к Конану.
— Но моя любовь сильнее смерти! Душа моя — часть твоей души, а мое сердце неразрывно слито с твоим. Если я погибну, а ты будешь в смертельной опасности, я приду к тебе на помощь. Из бездны, из пекла, с Серых Равнин… Я принадлежу тебе, и никакая сила — ни смерть, ни боги, ни демоны — не разлучит нас!
Конан обнял ее в странном предчувствии, склонился к губам Белит, но внезапно громкий вопль дозорного прервал их объятия. Поднявшись, киммериец обнажил меч и ринулся на нос корабля. Там над палубой висел, корчась, один из пиратов, удерживаемый чем-то огромным, подобным дуге гигантского лука. У Конана перехватило дыхание; он понял, что чудовищная змея поднялась из речных вод и, изогнувшись, схватила ужасной пастью черного воина. Тот бился в конвульсиях, крича от боли и страха. Скользкая чешуя чудища блестела и переливалась в лунном свете.
Киммериец размахнулся и сильным ударом клинка почти перерубил тварь напополам. Во все стороны брызнула кровь, и огромный змей медленно погрузился в реку, так и не выпустив свою добычу. Воды сомкнулась над ними.
Теперь Конан решил сам нести вахту и остался на носу галеры, однако за ночь ничего больше не случилось.
Едва солнце позолотило верхушки деревьев, киммериец увидел в рассветной мгле очертания города. Он разбудил Белит; девушка спала прямо на палубе, закутавшись в пурпурный плащ Конана. Шемитка подошла к борту и застыла, внимательно разглядывая открывшуюся картину; глаза ее расширились от любопытства и возбуждения. Да, перед ними был город — вернее, руины некогда прекрасного города! Покосившиеся, потрескавшиеся здания, сквозь изломы которых пробивались деревья, рухнувшие колонны, опутанные лианами, обломки башен и стен… Кустарник и сорная трава проросли в трещинах брусчатки. Джунгли наступали на город со всех сторон.