Конан из Киммерии
Шрифт:
Клинки блеснули и разлетелись, будто и вовсе не касались друг друга. Затем меч промелькнул быстрее сабли и с ужасающей силой опустился на плечо шаха Амураса. Оливия вскрикнула — столь яростен был этот удар. Она явственно различила скрежет кольчуги и хруст костей. Гирканец отшатнулся, вмиг его лицо приобрело пепельный цвет, из-под кольчуги потекла кровь. Сабля выпала из руки.
— Пощады, — хрипло прошептал он.
— Пощады? — Голос незнакомца дрожал от бешенства. — А ты, свинья, пощадил моих друзей?!
Оливия закрыла глаза. Это была уже не битва, а кровавая расправа, безумная
Оливия открыла глаза. Незнакомец отвернулся от кровавой груды, которая лишь отдаленно напоминала человека. Грудь победителя вздымалась от усталости или волнения, лоб был покрыт испариной, правая рука забрызгана кровью.
Он не заговорил с девушкой, даже не глянул в ее сторону. Оливия смотрела, как он идет сквозь заросли тростника к воде, нагибается, берется за что-то, тянет. Выплыла лодка, которую дикарь прятал в тростнике. В этот миг девушка догадалась, как намерен поступить незнакомец, и эта догадка побудила ее действовать.
— Подожди! — Она вскочила на ноги и, пошатываясь, догнала его, — Не оставляй меня! Возьми с собой!
Он обернулся и внимательно посмотрел на нее. Теперь он выглядел по-другому. В воспаленных глазах не было безумия. Как будто кровь, только что пролитая им, потушила огонь его бешенства.
— Кто ты такая? — хмуро спросил он.
— Меня зовут Оливия. Я была его пленницей. Я убежала. Он преследовал меня, потому и оказался здесь. О, не оставляй меня! Его люди где-то недалеко. Они найдут мертвеца, найдут меня рядом с ним… О!
Девушка застонала от ужаса и заломила белые руки. На лице варвара появилась растерянность.
— Ты действительно хочешь отправиться со мной? — суровым тоном спросил он, — Ведь я дикарь, и вижу, ты боишься меня.
— Да, я тебя боюсь, — ответила девушка. Она была слишком потрясена, чтобы скрывать свои чувства. — Не могу не дрожать при виде тебя. Но гирканцев я боюсь сильнее! О, позволь мне плыть с тобой! Они запытают меня до смерти, если найдут рядом с телом своего мертвого повелителя!
— Что ж, садись.
Он посторонился, и Оливия быстро шагнула в лодку, стараясь не коснуться его. Варвар ступил в лодку, оттолкнулся от берега веслом и, орудуя им как шестом, стал с трудом прокладывать дорогу среди высоких стеблей тростника. Наконец они выбрались на чистую воду. Он сел и принялся широко, уверенно грести обоими веслами. Девушка невольно залюбовалась буграми его могучих мышц, которые перекатывались под грязной кожей.
Некоторое время они молчали. Девушка съежилась на носу лодки, мужчина работал веслами. Она наблюдала за ним с боязливым любопытством. Было очевидно, что он не гирканец, и он не походил на уроженца какой-нибудь хайборийской страны. В нем была жизненная сила волка, отличающая варваров. Черты его лица, покрытого шрамами битв, болотной грязью и свежепролитой кровью, выражали неукротимую дикость. Но в них не было тупой злобы или извращенной жестокости.
— Кто ты? — спросила девушка. — Шах Амурас назвал тебя козаком. Ты был в шайке, которую он разгромил?
— Я Конан из Киммерии, — проворчал он. — Да, я был с козаками, как называли моих товарищей гирканские псы.
Киммерия? Девушке смутно припомнилось, что эта страна лежит где-то на северо-западе, намного дальше самых далеких государств белой расы.
— Я дочь короля Офира, — сказала она. — Отец продал меня повелителю шемитов, потому что я отказалась выйти замуж за принца Кофа.
Киммериец удивленно хмыкнул. Губы девушки искривила горькая усмешка:
— О да, в цивилизованных странах есть обычай продавать своих детей в рабство дикарям. И при этом твое племя, Конан из Киммерии, называют варварским.
— Мы не продаем своих детей, — процедил он, свирепо выпятив подбородок.
— Ну а меня продали. И король пустынной страны нашел мне самое «достойное» применение. Он хотел купить благосклонность шаха Амураса, и я была в числе даров, которые он привез в Акит, город пурпурных садов. Потом…
Она вздрогнула и спрятала лицо в ладонях.
— Я должна была давно утратить стыд, — сказала она наконец, — Но каждое воспоминание для меня — все равно что удар плети для раба. Я жила во дворце шаха Амураса, пока несколько недель назад он со своим войском не отправился сражаться с бандой чужеземцев, которая бесчинствовала на границах Турана. Вчера он вернулся с победой, в ее честь начался пышный праздник. В суматохе, когда все перепились, я ускакала из города на украденной лошади. Я думала, что побег удастся, но в погоню за мной бросился сам шах Амурас. Мне удалось оторваться от его воинов, но не от самого шаха. Он настиг меня, и тут появился ты.
— Я прятался в тростнике, — проворчал Конан. — Я был одним из тех отчаянных парней, вольных козаков, которые жгли и грабили на границах. Нас было пять тысяч, мы вышли из двух десятков народов и племен. Большинство прежде служило в наемном войске мятежного принца Кофа, а когда он замирился со своим проклятым сюзереном, мы остались без дела. Деваться было некуда, ну, мы и начали хозяйничать в приграничных землях Кофа, Заморы и Турана. Мы никому не давали спуску. Неделю назад Шах Амурас заманил нас в ловушку на берегу Ильбарса. С ним было пятнадцать тысяч человек. Митра! Небо почернело от стервятников. Мы дрались целый день, а когда наши ряды дрогнули, некоторые из нас попытались прорваться на север, другие — на запад. Сомневаюсь, что кому-то удалось бежать. Степь была полна всадников, они преследовали беглецов. Я пробился на восток и долго блуждал по болотам на этом берегу моря Вилайет. Вплоть до вчерашнего дня гирканские псы прочесывали тростники — искали уцелевших козаков. Я закапывался в грязь, как змея, и питался мускусными крысами — сырыми, потому что не смел развести костер. Сегодня утром я нашел в тростнике эту лодку. Я собирался уйти в море не раньше наступления ночи, но теперь придется поспешить. Когда гирканцы найдут своего шаха, они быстро возьмут наш след.