Конан из Киммерии

Говард Роберт Ирвин

Вавилонское смешение самых разнообразных говоров и наречий, разноязычные крики и галдеж, неустанно меняющиеся картины причудливо переплетающихся улочек Замбулы впечатляли даже видавшего виды киммерийца. То тут, то там раздавался стук копыт и бряцание металла — это группы туранских всадников вклинивались в толпу. Конники были высокими, гибкими воинами с горбоносыми темными лицами и кривыми саблями. Люди разбегались из-под копыт их лошадей, так как они были завоевателями и властителями Замбулы. А высокие угрюмые стигийцы держались в стороне и, стоя в тени, смотрели исподлобья, памятуя о своей былой славе. Разноплеменному же населению было мало дела до того, какой царь вершил их судьбы. Им было все равно, обитал ли он в мрачной Кеми или в блистательном Аграпуре. Замбулой правил

Джангир-хан, и, как передавали люди шепотом, любовница сатрапа Нефертари правила самим Джангир-ханом. Народ же жил своей жизнью, как делал это испокон веку. Пестрая уличная толпа все так же радовала глаз мириадами цветов и оттенков, люди щеголяли нарядами, торговались, спорили, играли в азартные игры, выпивали и любили, как делали это всегда на протяжении веков, с тех пор как башни и минареты Замбулы поднялись над песками Харамуна.

Бронзовые фонари, украшенные хищными драконами, уже зажглись на улицах, когда Конан добрался до дома Арама Бакша. Таверна была последним обитаемым жилищем на улице, ведущей на запад. Обширный сад с густо разросшимися финиковыми пальмами был обнесен стеной. Он отделял таверну от домов, расположенных восточнее. К западу от гостиницы также возвышалась пальмовая роща, сквозь которую улица, превращающаяся здесь в дорогу, вела дальше в пустыню. Через дорогу напротив таверны тянулся ряд пустующих хижин, разбросанных в тени беспорядочно растущих деревьев. Их обитателями были только крысы и шакалы. Когда Конан спустился на дорогу, ему показалось странным, почему нищие, столь многочисленные в Замбуле, не приспособили эти пустующие дома для ночлега. Огни остались далеко позади. Здесь фонарей не было, за исключением одного, висящего перед входом в таверну: только звезды, мягкая пыль на дороге, в которой утопали ноги, да шелест пальмовых листьев в легком пустынном бризе.

Вход в заведение Арама располагался не со стороны дороги, а находился в аллее, которая соединяла таверну с садом финиковых пальм. Конан нетерпеливо дернул шнур колокольчика, свисающий за фонарем, и, неудовлетворенный его звяканьем, заколотил рукоятью своего меча в обшитые железом ворота из тикового дерева. Приоткрылась низенькая калитка, и в ней появилось черное лицо.

— Открывай, проклятье на твою голову! — потребовал Конан. — Я гость. Араму заплачено за комнату, и я займу ее, клянусь Кромом!

Черный вытянул шею, чтобы осмотреть освещенную только звездами дорогу за спиной киммерийца, после этого он открыл ворота, не говоря ни слова. Пропустив гостя, он вновь тщательно запер их на замок и задвинул засов. Стена была необычно высокой, но в Замбуле было много воров, а дом на краю пустыни, вероятно, нуждался еще и в защите от ночных набегов кочевников. Крупными шагами Конан прошел через сад, где в свете звезд покачивались крупные бледные соцветия, и вошел в небольшой зал, где за столом сидел стигиец с бритой головой книжника, размышляя о невыразимых тайнах бытия, а в углу пререкались, играя в кости, несколько человек неопределенного вида и рода занятий.

Арам Бакш вышел навстречу, мягко ступая. Это был тучный, осанистый мужчина с черной бородой, спускающейся на грудь, большим крючковатым носом и маленькими черными бегающими глазами.

— Не желаешь ли перекусить? — спросил он, — Или подать вина?

— Я уже съел хороший кусок мяса и лепешку в харчевне, — проворчал Конан. — Принеси-ка мне кружку аргосского — у меня осталось только-только, чтобы заплатить за нее. — Он швырнул медную монету на залитый вином прилавок.

— Неудачно играл сегодня?

— Ты угадал, мне не повезло. Да и можно ли рассчитывать на выигрыш, если садишься играть, имея лишь пригоршню серебра? Я заплатил тебе за комнату сегодня утром, потому что знал, что могу продуться. Мне надо было обеспечить себе крышу над головой на ночь. Я заметил, что никто не остается ночевать на улицах Замбулы. Даже самые нищие бродяги стараются отыскать какую-нибудь щель или нишу, чтобы забаррикадировать ее до наступления темноты. Должно быть, город полон шайками особо кровожадных разбойников.

Крупными глотками он с удовольствием выпил принесенное дешевое вино и проследовал за Арамом из общей

комнаты. Игроки за его спиной прервали свое занятие и проводили его взглядами, в которых чувствовалось непонятное сожаление. Никто не проронил ни слова. Только стигиец вдруг рассмеялся, и был в этом неприятном смехе оттенок бесчеловечного цинизма и издевки. Остальные опустили глаза, испытывая неловкость и стараясь не смотреть друг на друга. Видимо, премудрость, которую постигал стигийский школяр, не могла научить его разделять нормальные человеческие чувства.

Конан шел за Арамом вниз по коридору, освещенному медными светильниками, и ему не доставляло удовольствия наблюдать бесшумную крадущуюся походку его хозяина. Ноги Арама были обуты в мягкие туфли, а коридор был выстлан толстыми туранскими коврами, и все же создавалось неприятное ощущение вороватости и скрытности от того, как продвигался этот замбулиец.

В конце продуваемого коридора Арам остановился у двери, запертой тяжелым металлическим засовом с мощными скобами. Арам поднял засов и ввел киммерийца в хорошо убранную комнату. Конан сразу заметил, что окна в ней маленькие и забраны железными, красиво украшенными решетками. Пол здесь тоже был устлан коврами, тут же стояла тахта, убранная в восточном стиле, и табуреты с резным орнаментом. Комната была обставлена богаче, чем те, которые он мог бы снять за большую цену ближе к центру города. Это и побудило его остановить свой выбор на ней сегодня утром, когда он обнаружил, как похудел его кошелек за последние дни, проведенные в кутежах. А ведь он прискакал в Замбулу только неделю назад.

Арам зажег бронзовую лампу и показал, как закрывается комната. В противоположной стене была еще одна дверь, которая, как и первая, закрывалась на тяжелую задвижку.

— Сегодня ты можешь спать спокойно, киммериец, — подмигнул хозяин, просунув свою густую бороду в дверной проем из коридора.

Конан хмыкнул и бросил свой обнаженный палаш на кушетку.

— Твои задвижки и засовы крепки, но я всегда сплю бок о бок со своим мечом наготове.

Арам ничего не ответил; с минуту он постоял, теребя свою пышную бороду и рассматривая грозное оружие, потом молча удалился, закрыв за собой дверь. Конан задвинул засов, пересек комнату, открыл противоположную дверь и выглянул. Комната была расположена со стороны дороги, ведущей на запад от города. Дверь вела в маленький дворик, отгороженный своей собственной стеной. Внутренние стены, которые отделяли дворик от основной огороженной территории вокруг таверны, были очень высокими, и никакого прохода в них не было видно. Зато стена, тянущаяся вдоль дороги, была низкой, а калитка не запиралась. Конан помедлил в дверях в свете лампы за его спиной, вглядываясь в дорогу в том месте, где она исчезала в пальмовой роще. По-прежнему было слышно только шуршание листьев на легком ветерке. За деревьями лежала голая пустыня. Далеко в противоположном направлении вверх по улице горели огни и смутно доносился шум города. Здесь же было только мерцание звезд, шепот пальмовых листьев, пыльная дорога за низкой стеной и пустые хижины с плоскими крышами, смутно вырисовывающиеся на фоне звездного неба. Где-то за пальмовой рощей вдруг раздался бой барабана.

Обрывки наивных предостережений зуагира всплыли в его памяти. Сейчас они почему-то не казались такими фантастическими, как представлялось на людных, залитых солнечным светом улицах. Он опять подивился заброшенности хижин напротив. Почему бродяги избегают их? Постояв еще немного, он вернулся в комнату, захлопнул дверь и задвинул засов.

Свет начал мигать. Выругавшись, он осмотрел лампу и обнаружил, что пальмовое масло в ней было на исходе. Арам не явился на его зов, и тогда киммериец пожал плечами и задул лампу. В темноте, не раздеваясь, он растянулся на тахте, по привычке ощупав и придвинув поближе рукоять своего палаша. Некоторое время он бездумно смотрел на звезды, окаймленные зарешеченными окнами, и слушал шорох бриза в пальмовых листьях. Потом он погрузился в дремоту, сквозь которую смутно различал раскаты барабана, продолжавшего звучать снаружи в пустыне — низкое громыхание и рокот натянутой кожи барабана, по которому мягко и ритмично ударяла черная рука…