Конан из Киммерии
Шрифт:
Только ветерок шевелил листья в наступившей тишине. Конан тряхнул головой, как лев гривой, и зарычал, не удовлетворив своей жажды крови. Но больше ни одна тень не вынырнула из темноты, и освещенная звездами дорога перед хижинами оставалась пустой. Вдруг он услышал шум частых шагов за спиной и живо обернулся, но это была только девушка, почти обезумевшая от пережитого ужаса. Она кинулась ему на грудь в отчаянном порыве благодарности за избавление от отвратительной смерти.
— Спокойно, девочка, — проворчал он, — Теперь уже все хорошо. Как они поймали тебя?
Она прорыдала что-то неразборчивое. Он забыл все, что было связано с Арамом Бакшем, рассматривая ее, насколько это было возможно в темноте. Это была белокожая и при этом очень яркая брюнетка — очевидно, одна из замбулийских помесей — высокая, тонкая и гибкая. Свирепое выражение его глаз сменилось восхищенным. И восхищение все возрастало по мере того, как его взгляд задерживался то на ее цветущей груди, то на мягких, прекрасной формы руках, которые до сих пор дрожали от страха и напряжения. Он обнял ее за гибкую талию и сказал, успокаивая:
— Перестань дрожать, детка. Теперь ты почти в безопасности.
Его прикосновение как будто вернуло ей сознание. Она откинула густые блестящие локоны и бросила боязливый взгляд через плечо, прижимаясь к киммерийцу все теснее, как бы ища защиты в его близости.
— Они поймали меня на улице, — пробормотала она, содрогаясь, — Залегли в засаде под темной аркой — черные мужчины, как большие уродливые обезьяны!
— Что ты делала на улице в такое позднее время? — спросил он, очарованный ее гладкой, как атлас, кожей, которую он ощущал под своими беспокойными пальцами.
Она провела рукой по волосам, отводя их назад, и безучастно посмотрела ему в лицо. Похоже, она еще не совсем пришла в себя и не замечала его нежных поползновений.
— Мой возлюбленный, — сказала она с трудом, — Мой возлюбленный выгнал меня на улицу. Он сошел с ума и пытался убить меня. Как только я вырвалась от него, на меня накинулись эти животные.
— Такая красавица, как ты, может свести любого мужчину с ума, — вымолвил Конан, проводя рукой по ее длинным шелковым прядям в порядке опыта.
Она замотала головой, пытаясь избавиться от оцепенения. Теперь она уже не дрожала, и ее голос стал твердым.
— Это происки жреца Тотрасмека — верховного жреца Ханумана. Этот мерзкий жрец возжелал меня…
— Не стоит его ругать за это. У старой гиены хороший вкус.
Она не обратила внимания на грубовато-простодушный комплимент. Самообладание быстро возвращалось к ней.
— Мой возлюбленный… он молодой туранский воин. Чтобы навредить мне, Тотрасмек дал ему снадобье, которое лишило его разума. Сегодня в припадке безумия он примчался ко мне с обнаженным мечом и пытался убить меня, но я выскочила от него на улицу. Негры поймали меня и притащили туда… я не знаю, как это назвать… что это было?
Конан уже не слушал. Бесшумно, как тень, он увлек ее за ближайшую хижину под беспорядочно стоящие пальмы. Они остановились там в напряженном молчании; пока неясный гул, который теперь слышали оба, не усилился так, что можно было различить отдельные голоса. По дороге от города приближалась группа негров — человек девять или десять. Девушка схватила Конана за руку, и он почувствовал, как ее податливое тело, прижатое к нему, содрогается от ужаса.
До их ушей доносилась гортанная речь чернокожих.
— Наши братья уже собрались у ямы, — произнес один, — Я надеюсь, они были более удачливы, чем мы, и хватит на всех.
— Арам сказал, что даст нам одного мужчину, — пробормотал другой, и Конан мысленно пообещал Араму рассчитаться с ним.
— Арам держит свое слово, — проворчал еще один, — Из его таверны мы получили уже немало людей. Но мы и платим ему хорошо. Я сам дал ему десять тюков шелка, который я украл у своего хозяина. Это был хороший шелк, клянусь Сетом!
Черные протащились по дороге мимо, вздымая пыль босыми шаркающими ногами, и их голоса затихли.
— Хорошо, что эти трупы лежат за хижинами, а не на дороге — не то нам было бы туго, — проговорил Конан. — Если они заглянут в комнату Арама, то найдут там еще один. Давай убираться отсюда!
— Да, да, поторопимся! — взмолилась девушка, снова впавшая в почти истеричное состояние. — Мой возлюбленный бродит где-то один по улицам. И негры могут схватить его.
— Демон бы побрал этот обычай! — взорвался Конан, когда они пробирались к городу вдоль дороги, но держась подальше от нее за хижинами и в спасительной тени деревьев. — Почему горожане не избавятся от этих черных собак?
— Они ценные рабы, — тихо отвечала девушка, — Их слишком много, и они могут взбунтоваться, если их лишить мяса, которого они так жаждут. Живущие в Замбуле знают об их ночной охоте на улицах и поэтому стараются оставаться за запертыми дверями, если не случится что-нибудь непредвиденное, как со мной сегодня. Черные ловят всех, кого придется, но в основном им попадаются чужеземцы, до которых местным нет дела.
— Ну, положим, не все безразличны. Такие люди, как Арам Бакш, например, продают приезжающих черным. Он не осмелился бы на подобные проделки с горожанами.
Конан сплюнул в отвращении и минутой позже вывел свою спутницу на дорогу, которая здесь превратилась в улицу с тихими затемненными домами. Не в его характере было красться и прятаться в тени.
— Куда ты хотела пойти? — спросил он.
Девушка, казалось, не возражала против того, чтобы его рука оставалась на ее талии.
— Ко мне домой, чтобы разбудить моих слуг, — ответила она, — Я прикажу им разыскать моего возлюбленного. Я бы не хотела, чтобы город, жрецы — вообще кто-нибудь знал о его безумии. Он — он молодой офицер с большим будущим. Возможно, нам удастся привести его в нормальное состояние, если мы найдем его.