Конан из Киммерии
Шрифт:
— Если мы найдем его? — недовольно загремел Конан. — С чего ты взяла, что я хочу проводить ночь, прочесывая улицы в поисках лунатика?
Она бросила быстрый взгляд на его лицо и оценила по достоинству блеск голубых глаз. Как любая женщина на ее месте, она смогла понять, что он последует за ней куда угодно и останется — по крайней мере, на некоторое время. Но будучи истинной женщиной, она не выдавала этого своего знания.
— Пожалуйста, — начала она опять со слезами в голосе, — мне некого просить о помощи, а ты был так добр…
— Ну хорошо! — согласился он, — Хорошо. Как зовут молодого паршивца?
— Как тебе сказать… ну, Алафдал. А я Забиби, танцовщица. Я часто танцую перед сатрапом Джангир-ханом и его возлюбленной Нефертари, а также перед высокородными господами Замбулы и даже господами королевской крови. Тотрасмек возжелал меня, а так как я отвергла его ухаживания, он сделал меня невольным орудием его мести Алафдалу. Я выпросила у Тотрасмека любовный напиток, не подозревая о его коварстве и глубине его ненависти. Он дал мне зелье, которое я должна была подмешать в вино моего возлюбленного, и поклялся, что, когда Алафдал выпьет напиток, он полюбит меня еще больше, чем до сих пор, — просто как безумный — и будет выполнять любое мое желание. Я подмешала снадобье тайком и поднесла его Алафдалу. Но когда он выпил его, то начал неистовствовать, как сумасшедший, и потом произошло то, о чем я тебе уже рассказывала. Проклятый Тотрасмек, змеиный ублюдок… О-о-о!
Она судорожно ухватилась за его руку, и оба внезапно остановились. К этому времени они добрались уже до района магазинов и лавок — пустынных и темных в такой поздний час. В начале узкого переулка, по которому они пробирались, стоял человек. Он стоял безмолвно, не шевелясь, голова его была опущена, но Конан уловил странный блеск мрачных немигающих глаз, уставившихся на них исподлобья. По его коже побежали мурашки, и не из страха при виде меча в руке незнакомца, а из-за того, что его поза и молчаливость говорили сами за себя. Это было безумие в чистейшем виде. Конан оттолкнул девушку в сторону и вытащил свой меч.
— Не убивай его! — молила она, — Во имя Сета, не губи его! Ты сильный, ты справишься с ним!
— Посмотрим, — пробормотал он, беря меч в правую руку и сжав левую в кулак, напоминающий гирю.
Он сделал осторожный шаг в сторону стоящего — и тот с диким воющим смехом сорвался с места навстречу. Подбежав, он взметнул свой меч и, приподнявшись на носки, вложил в удар всю силу своего тела. Голубые искры посыпались от скрестившихся клинков, когда Конан парировал удар, и в следующую секунду сумасшедший распростерся в пыли без сознания от молниеносного хука слева.
Девушка подбежала к лежащему.
— О! Он не… он не…
Конан быстро наклонился, перевернул молодого человека и ловкими пальцами ощупал тело.
— Он не очень изувечен, — заверил Конан после осмотра. — Кровь из носа почти всегда идет после хорошего удара в челюсть. Немного погодя он придет в себя, и, возможно, после этого голова у него прояснится. А пока я свяжу ему руки его же поясом для меча — вот так. Теперь куда ты хочешь, чтобы я его отнес?
— Подожди! — Она опустилась на колени перед лежащей фигурой, схватила перетянутые руки и стала жадно рассматривать их. После этого она покачала головой, как будто сбитая с толку или разочарованная, и поднялась.
Подойдя близко к гиганту киммерийцу, она положила свои тонкие руки на его мощно вздымающуюся грудь. Ее темные глаза, подобные черным драгоценным камням в свете звезд, заглянули ему в лицо.
— Ты настоящий мужчина! Помоги мне! Тотрасмек должен умереть! Убей его ради меня!
— Чтобы сунуть свою шею в туранскую петлю? — хмыкнул он.
— Нет! — Ее тонкие руки, сильные, как гибкая сталь, обвились вокруг его мускулистой шеи, а мягкое податливое тело затрепетало, тесно прижатое к нему. — Гирканцы не любят Тотрасмека. Жрецы Сета боятся его. Он монгрел, который правил людьми с помощью страха и суеверий. Я почитаю Сета, туранцы поклоняются Эрлику, а Тотрасмек приносит в жертву своему Хануману осужденных! Туранская знать боится его черной магии и его влияния на смешанное население. Они ненавидят его. Даже Джангир-хан и его любовница Нефертари боятся и питают отвращение к нему. Если бы его убили ночью в храме, они не стали бы очень настойчиво разыскивать убийцу.
— А как же его колдовство? — возразил киммериец.
— Ты воин, — отвечала она. — Рисковать жизнью — часть твоей профессии.
— За плату, — согласился он.
— Конечно! — воскликнула она, приподнимаясь на цыпочки, чтобы заглянуть ему в глаза.
Близость ее трепещущего тела зажгла пламя в его крови. Аромат ее дыхания помрачил его сознание. Но когда его руки сомкнулись в объятии, она гибко увернулась от него со словами:
— Подожди чуть-чуть! Сослужи мне службу сначала. Уладь это дело!
— По рукам, договорились, — с трудом выдавил он, приходя в себя.
— Подними моего возлюбленного, — приказала она, и киммериец подошел и легко взвалил на свои широкие плечи высокое сухощавое тело. В этот момент он чувствовал, что почти с такой же легкостью мог бы опрокинуть дворец самого Джангир-хана. Девушка лепетала нежные слова своему милому, по-прежнему находившемуся без сознания, и чувствовалось, что ее отношение к нему очень искреннее. Очевидно, она любила своего Алафдала всем сердцем. Было ясно, что в какие бы деловые отношения она ни вступала с Конаном, ничто не могло повлиять на ее чувства к Алафдалу. Женщины более практичны в таких делах.
— Следуй за мной! — сказала она и торопливо пустилась вдоль по улице. Киммериец не отставал от нее ни на шаг, ни в коей мере не обремененный своей ношей. Он настороженно поглядывал по сторонам, ища глазами черные крадущиеся тени под арками, но не заметил ничего подозрительного. Несомненно, черные дарфарцы, все как один, собрались вокруг своей ямы для жарки людей. Девушка свернула в узкую боковую улочку и стала осторожно стучать в дверь под аркой. Почти сразу приоткрылось маленькое окошко в верхней части двери, в которое выглянуло черное лицо. Она близко склонилась к открывшему и стала быстро шептать ему что-то. Заскрипел засов, и дверь открылась. В мягком свете медной лампы стоял громадный черный человек. Конану было достаточно беглого взгляда, чтобы убедиться, что он не из Дарфара. Его зубы не были подпилены, а курчавые волосы были коротко острижены. По указанию Забиби Конан передал бесчувственное тело на руки чернокожего, который уложил молодого офицера на бархатный диван. Он по-прежнему был без сознания. Удар, который привел его в такое состояние, мог свалить и быка. Забиби сразу же склонилась над ним, нервно сплетая и ломая свои пальцы. Затем она распрямилась и вышла назад на улицу к киммерийцу.
Дверь за ними мягко закрылась, звякнул замок. Когда захлопнулось и смотровое оконце, они опять остались в темноте. Забиби взяла Конана за руку, ее собственная немного дрожала.
— Ты не подведешь меня?
Он колыхнул своей гривастой головой, огромной на фоне звездного неба.
— Тогда проводи меня в святилище Ханумана, и да смилуются над нами боги!
Как духи древних времен, двигались они по тихим молчаливым улицам. Они не проронили ни слова. Девушка, возможно, думала о своем возлюбленном, лежавшем без сознания на диване, освещенном светом медных ламп, или содрогалась от страха перед тем, что ожидало их в обитаемом демонами святилище Ханумана. Варвар думал только о женщине, следовавшей за ним своей волнующей походкой. Аромат ее надушенных волос не оставлял его, ему казалось, что его ноздри до сих пор наполнены им. Он ежеминутно ощущал чувственную атмосферу ее присутствия, и это целиком занимало его, не оставляя места для прочих мыслей.