Конан, сын Карраса
Шрифт:
В голове мутилось, рот был полон спекшейся крови и его мучила страшная жажда.
Конан помотал головой, от чего боль его только усилилась, но эта боль немного встряхнула его.
Конан наконец-то открыл глаза, и увидел, что с ним произошло.
Он не был завернут для погребения. И он не лежал в постели, спеленутый. Все было проще. Его связали.
Он висел, прикованный к стволу огромного дерева, ветви которого шелестели над его головой. Ясень - узнал листья Конан.
Дерево росло посреди обширной поляны, которая была истоптана ногами людей и копытами коней, но сейчас на поляне
Царевич содрогнулся от ужаса.
Если это сделали кочевники, значит его ждет мучительная смерть. Все попытки освободиться были тщетны. Кто же захватил его? Мужоны? Татаги? Какое-то другое племя или и те, и другие вместе? Все это было неважно. Любые степняки убьют его со свойственным им изощренным зверством. Любые лесовики - тоже.
На поляну вышел высокий мужчина с копьем в руке. Конан узнал Грима и окрикнул его.
Асир поднял голову, и грустно улыбнулся.
– Ты нравишься мне, малый.
– сказал он.
– Будь моя воля, я бы никогда не поступил так с тобой. Но не всегда мы делаем то, чего хотим. Иногда мы делаем то, что должно.
Грим покачал головой.
– Во имя Крома и Тараниса, скажи мне, что происходит?
Грим покачал головой.
– Скоро ты сам все увидишь, царевич. Ты умрешь, но смерть твоя послужит великой цели.
– Какой еще великой цели?!
– взревел Конан.
– Будь ты проклят, подлый предатель! Мы шли с тобой одной дорогой!
– Да.
– Грим казалось подавлен тем, что сделал. У него был вид человека, который зашел слишком далеко, и понимает, что повернуть уже поздно.
– Одна дорога. За это в преисподней змеи будут глодать мое лицо. Я знаю это, Конан.
Со стороны леса раздались громкие нестройные звуки музыки. Визжали свирели, гудели трубы и били барабаны. Через несколько мгновений на поляну высыпалось с две дюжины людей. В основном это были старики и старухи, одетые в какие-то лоскуты и обрывки, с костями вплетенными и волосы, а у мужчин и в бороды, увешанные всевозможными амулетами и иными побрякушками. На одних одежда была надета наизнанку, или вовсе спина перепутана с грудью. Некоторые мужчины были в женских платьях, некоторые женщины - в мужских штанах. Шаманы - догадался Конан. Согласно поверьям степняков шаман должен делать все наоборот - носить одежду, несвойственную его полу, говорить "да" там где подразумевается "нет", входить в юрту спиной. Не все степняки следовлаи этой традиции, она в основном распространялась среди смуглокожих и узкоглазых племен, что кочевали на кромке степи и тайги.
Перед ним были шаманы добрых полутора дюжин племен, которые в обычное время страшно враждовали друг с другом. Они должны были насылать порчу на владык врага и метать проклятия в воинов врага, но сейчас все собрались вместе. Шаманы почти все были до безобразия пьяны и голосили надсаженными, истерзанными глотками какие-то заклинания и песни. Иногда кто-то из них падал на землю и начинал кататься по ней, завывая и скуля, подобно дикому зверю.
Процессия приблизилась к дереву, на котором висел Конан. Когда первый шаман подошел слишком близко, царевич плюнул на него кровяным сгустком, и тот, что-то возмущенно выкрикнув, отпрянул.
Потом к галдящим шаманам присоединились несколько человек, которые держались более степенно. Это были крепкие, рослые мужчины, не расстающиеся с оружием. Прославленные воины и вожди - каганы различных кланов.
Конан слышал, что у степняков на летнее солнцестояние наступает мир, и собравшись вместе самые разные племена и кланы чествуют богов. Однако место сборищ было тайным, запретным, ни одни чужеземец никогда не достигал его иначе, как в роли пленника, обреченного в жертву. Тропы, ведущие к священному месту были тайными, а за разглашение секрета степняки жестоко убивали даже своих.
Какие-то слухи неминуемо просачивались, но смело можно было сказать, что никто, кроме самих степняков достоверно не знает, где расположена их святыня.
Конану ничего не оставалось делать, кроме как молить суровых богов своих предков, чтобы они послали ему достаточно мужества, чтобы он умер достойно, не осрамив чести, своей и своего рода.
Шаманы развели костры и принялись плясать вокруг них, прыгать через пламя и все это время не прекращали прикладываться к бурдюкам с хмельным.
– Киммирай!
– к дереву подошел коренастый воин, обнаженный по пояс, в одних коротких штанах. Волосы его спадали до середины спины, бороду он брил, но носил длинные, свисавшие с подбородка усы. Воин ткнул копьем в бок Конана, проколол и оцарапал ребро. Тот усилием воли удержался от стона и подавил дрожь.
– Крепкий ты малый, киммирай. Но нет человека, которые не станет молить о пощаде, когда его станут кромсать на куски тупыми ножами! Ты умрешь сегодня, киммирай, а я увижу будущее! Ха! Я Доржа, каган алтов, сегодня я съем твое сердце!
Оставь его, Доржа!
– окликнула алта-кагана высокая немолодая женщина. Конан узнал Айрис. Сердце его упало. Выходит ведунья, которую его племя продолжало почитать, объединилась с шаманами степняков и участвует в их страшных ритуалах. Отчаяние, охватившее Конана было сопоставимо с болью, которая терзала его измученное тело.
– Ты...
– начал было царевич.
– Я слышу каждое слово, которое ты мне скажешь.
– ответила Айрис.
– Что я предала твое доверие, предала наш народ и что за это меня ждут страшные муки в этом мире и в мире ином. И все это правда. Твой дед, с которым ты скоро встретишься, говорил тебе, что я мыслю не так, как обычные люди? И он прав. Но кое в чем он ошибался. Он думал, что мне двести лет, тогда как на самом деле я еще помню Темные Века. Я видела, как ваши предки спали вповалку в пещерах, и глодали кости убитых врагов. То, что для вас вечность - для меня миг. Я вижу будущее, Конан, и оно ужасно.
– Но зачем...
– Зачем был нужен ты? О, я скажу тебе. В тебе течет древняя кровь, почти чистая древняя кровь, и ты храбр. Ты убил сумасшедшего Чарахая и разбудил дракона, а потом убил дракона и омылся его кровью. Именно такой, храбрый и сильный, омытый кровью дракона ты мне был нужен. Сегодня ночью, уже совсем скоро, я отворю тебе кровь и из мира теней вернется тот, чье имя ты носишь.
– Зачем тебе Конан-император?
– спросил царевич. Несмотря на то, что ему грозила неминуемая смерть, туманные речи Айрис пробудили в нем любопытство.