Конан, сын Карраса
Шрифт:
– Уже скоро ты сам все узнаешь.
Приходили еще шаманы и еще воины, разгорались еще костры. Музыка завывала и грохотала все громче, все исступленнее становились крики шаманов. Конан висел на цепях, мучаясь от боли в изломанном, истерзанном теле, неспособный даже пошевелиться больше, чем на несколько дюймов. Жажда была пыткой. Ожидание скорой смерти было страшнее всего.
Когда Луна поднялась над поляной, а пиршество превратилось в сущую оргию, в которой на сырой траве смешались мужчины и женщины, молодые и старые, Айрис внезапно подняла руку, и издала яростный
В свете костров и Луны Конан увидел, что в руке ведунья держит нож, сделанный из камня.
– Время пришло!
– провозгласила она, и подошла к распятому Конану.
Его повесили невысоко, ноги Конана были всего в двух футах над землей, и Айрис не составило труда вскрыть кровеносные жилы на его ногах.
Шаманы принялись камлать, все вместе корчась в своих странных танцах и молитвенном экстазе, барабаны били так громко, что их грохот казалось, проникал под поры кожи.
Древнее оружие Айрис было невероятно острым, и в первый миг Конан даже не ощутил боли, а потом боль пришла, но она уже мало что добавила к его мучениям.
– Кровь твоего потомка взывает! Кровь твоего потомка взывает!
– неистово закричала Айрис.
– Вернись! Тот, кто попирал троны и уничтожал царства! Тот, кто убил бога! Конан, король-воин, Конан, король Аквилонии и император Запада, Конан, приди! Кровь твоего потока взывает!
А сам потомок древнего героя бессильно обвис на цепях.
Он ощутил лишь слабость, и становилось все труднее дышать, но в общем накатывающееся беспамятство казалось скорее желанным избавлением от мучений, чем ужасным концом. Если из меня не будут резать ремни, и не будут заставлять есть собственное мясо, это только к лучшему - вяло подумал царевич, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание.
Он слышал вопли Айрис, но на него накатывала сонливость, все становилось безразличным, и Конан позволил темноте поглотить его.
Почти тут же его голова поднялась.
Айрис, хотя сама провела весь ритуал, отшатнулась, когда он посмотрел на нее. Глаза Конана вспыхнули синими огнями и это видно было даже в свете костров. Лицо его как будто осталось прежним, но на самом деле черты неуловимо изменились, став жестче, старше, обретя хищность, которой раньше не было. Казалось, даже шея Конана стала мощнее, а плечи, и без того широкие, раздались так, что Айрис на миг усомнилась в крепости цепей, что удерживали тело обреченного.
– Ты!
– хрипло выдохнул Конан, и этот голос, осипший от яростных криков, которые он когда-то издал в тысяче битв, чуть не пригвоздил Айрис к земле.
– Старая сука! Подлая ведьма! Как ты осмелилась?! Я убью тебя и брошу твое тело стервятникам!
Конан говорил на старом киммерийском, Каррас и его сын поняли бы этот язык, но он показался бы им лишь похожим на их собственную речь.
– Уйми свой гнев, Конан из Киммерии.
– наконец, взяла себя в руки Айрис.
– Ты мертв, и не в силах причинить мне вред. Ты здесь, только пока течет кровь, и пока ты здесь, и ты должен ответить на мои вопросы.
– Бедный парень.
– Конан взглянул на свои ноги, по которым струилась кровь.
– Кто он был?
– Какая разница? Твой отдаленный на шесть сотен лет потомок. Какой-то царевич, из степных киммерийцев. Храбрый малый, убийца дракона и искатель своей судьбы. Он мертв, как и ты. Но пока кровь течет, ты в моей власти. Ты ответишь на мои вопросы, потому что мертвые не лгут.
– Но мы можем отвечать туманно и непонятно.
– усмехнулся Конан. Улыбка на лице дважды мертвого была зловещей.
– На то и существуем мы.
– просто ответила Айрис.
– Я задам тебе три вопроса, Конан. Вот первый из них - какая судьба ждет киммерийский народ?
– Будет много народов и много судеб.
– ответил великий король, волшебством поднятый из могилы.
– Кто станет править Великой Степью? Вернется ли Тогак?
– Это два вопроса, но на них один ответ. Степью будет править Тогак. Тебе надо было бы спросить меня, как отыскать нового Тогака, но три вопроса уже прозвучали.
– засмеялся мертвый король.
Айрис выругалась.
– Я сейчас снова уйду Айрис, но я тоже вернусь!
– продолжил Конан.
– Я не знаю, как и когда, но вернусь, как только моя битва в мире мертвых закончится. Я убью тебя, Айрис!
Кровь вытекала из тела царевича. Конан умирал. Умирал снова. Он вернулся из мира теней, только для того, чтобы претерпеть боль, вися на дереве, истекая кровью, но даже эти муки были для него желанными после сотен лет блужданий в вечном стылом тумане Серых Равнин. И вот, после нескольких минут воздуха летней ночи - снова туман и полумрак. Он ненавидел Айрис, но был странно благодарен ей.
– Я еще скажу.
– шепнул он мертвеющими губами.
– ваша погибель придет с севера. Сильнейшие из сильных и жестокие из жестоких. Они придут с северных берегов, и сметут все, как наводнение. Воины медведя, хранители черепа.
Голова его вновь упала на грудь и Конан умер. Как за несколько минут до того умер его далекий потомок, храбрый молодой воин, что искал своей судьбы, и нашел ее среди ветвей древнего ясеня, на поляне, где плясали шаманы.
Конан, сын Карраса, обладал всеми задатками великого правителя и славного воина. Перед ним лежало великое будущее, и врата древних городов Иранистана должны были отвориться перед его воинством. Каганы всех племен Степи должны были пасть перед ним ниц, простершись по траве, чтобы его конь осторожно переступал через них. Среди скал Старой Киммерии друи - хранители древней мудрости, должны были поднести ему корону, что некогда носил Кумалл.
Он мог бы совершить все это, и совершил бы, но Айрис-ведунья каменным ножом перерезала ему вены, чтобы узнать будущее, которое судьба уготовила ей.
А потом шаманы и каганы степных племен сняли его тело с дерева, искромсали ножами и съели, чтобы к ним тоже пришли видения будущего. Сердце его съел, чуть обжарив на углях Доржа, алта-каган, который тоже мечтал править Степью, стереть с лица земли захватчиков-киммирай и объединить все племена и кланы в единый народ, чтобы мир содрогнулся от топота копыт его армий.