Концепция лжи
Шрифт:
Его соседи обнаружились под навесом в десятке метров от воды в компании высокой, очень худой девушки, державшей в руке бокал с красным вином.
– Познакомьтесь – Марина, – представил ее Сергей. – Тоже из «наших», кандидат политологии.
– Очень приятно, – наклонил голову Леон. – Я смотрю, компания у Андрея представительная. А что, кстати, он все грустит? Я все-таки не думаю, чтобы моя Анька могла запугать мужика до такой степени.
– Он Матюшенко испугался, – засмеялась девушка. – Фигура ведь серьезная. А ну как нагадает не того?
– Не нагадает, – успокоил ее Леон. – Пан Мотя уже в кондиции, сейчас ему не до прогнозов. Дальше будет только веселее, вот увидите.
– А вы его давно знаете?
– Кого – пана Мотю? Да с рождения, у меня вон дед с ним всю жизнь пьет. А что?
– Да интересный он тип, в общем-то. Вы знаете, что он работал с правительством Назарова и точно предсказал его падение в 88-м?
– Для меня это слишком давно. Не помню что-то… а что там было?
– «Распиленные» московские фонды и история с пропавшими «секретными учеными». Лунная база – вы же должны знать!
– Простите, ей-богу не знаю. Вообще от нашего пана Моти можно ждать чего угодно: мне он как-то раз заявил, что умру я в глубокой старости и в ста световых годах от Солнца. Интересно, на чем я туда доберусь?
Марина посмотрела на Леона очень серьезно.
– Это он вам действительно такое предсказал? Вы не ошиблись?
– Ну вот еще! – захохотал Леон. – Я тогда не знал, смеяться или плакать, а вы говорите – ошибся! Мне всего пятнадцать было, я только и делал, что мечтал о звездолетах. А потом, знаете ли, вышло, что звездолетами и не пахнет, а я ползаю туда-сюда не дальше Нептуна. Какие уж тут световые годы! Меня даже на Плутон не пустили – дескать, молод еще. А теперь я и не знаю, полечу ли вообще куда-нибудь – похоже, отлетался.
– Это… после Севильи? – осторожно спросил Виктор.
– Ну, вот, опять Севилья, – вздохнул Леон. – Нет, взрыв тут ни причем, меня почти и не задело… просто в Москве считают, что на шарике я нужнее. И ситуация у меня такая, что спорить с начальством совершенно бесполезно.
– Вы там не Договором, часом, занимаетесь? – усмехнулась Марина.
– В каком-то смысле, – пожал плечами Макрицкий. – По-моему, им сейчас все занимаются.
– Еще одна дубина большой политики, – махнул рукой Виктор. – Причем насквозь уже гнилая. Не хватает только взрывателя…
– Что вы имеете в виду? – нахмурился Леон. – Какого взрывателя?
– А-аа… любого. Какого угодно – и вся система подковерных договоренностей и «правды с оговорками» развалится. Подписание Договора, если смотреть на вещи без эмоций, принесло бы некоторое успокоение – что-то вроде обезболивающего для больного. Но проблема в том, что сейчас без операции уже не обойдешься, это я вам как специалист говорю. Да и… все равно, что-то будет. Не сегодня-завтра в Союзе придут к власти молодые политики с высочайшей за последние сто лет пассионарностью – они ведь уже видны, и темпы их роста позволяют предполагать полный успех на всех тех уровнях, которые им угодно будет штурмовать. Вы видели, как наш Томенко обнимался в Москве с Лобовым? Томенко скоро станет секретарем межпарламентской ассамблеи совета Союза. А Лобов – без пяти минут спикер Госдумы. За спиной у обоих стоят мощнейшие финансово-промышленные группировки, в последнее время резко увеличившие инвестиции в свои исследовательские комплексы. Их пытаются ограничивать в этом, но игра уже проиграна. Причем в Москве этот факт осознали раньше всех, и особого сопротивления сегодняшние «партии власти» оказывать уже не станут.
– А вот в Европе и в Штатах будут проблемы, – добавила Марина, – потому что там любое движение в сторону от накатанной колеи воспринимается в роли дестабилизирующего фактора, способного вызвать социальное напряжение. А этого они боятся больше всего на свете. У мэра Нью-Йорка самая безобидная демонстрация, скажем, Экологической Лиги, вызывает чуть ли не сердечный приступ. Вы в курсе, что в Штатах категорически запрещено распространение любых фото и видеоматериалов с антиправительственными демонстрациями двадцатого века? Даже писать об этом нельзя – только в отдельных научных работах с четко определенной идеологической направленностью.
– Я слышал, что у них идет жесткая фильтрация нашего сегмента информационных лент, – приподнял брови Леон, – но о запрете на демонстрации – нет, не приходилось.
– Ну вот знайте. Глухо закрыты любые материалы, способные заставить людей думать собственной головой. Существуют даже особые бюро, отвечающие за постоянный многовекторный мониторинг общественного мнения.
– Такие бюро существуют везде, и у нас тоже. И существовали они, извините, всегда – чем вы хотите меня удивить?
– Есть одно «но». Ни наши, ни московские – ни даже, заметьте, пекинские – не имеют задачи тотального контроля над этим самым общественным мнением. Да и не одно только мнение они в Вашингтоне контролируют – сам способ мышления, если хотите. Поэтому обыватель глубоко убежден, что в стране происходит только то, что должно происходить – для его, обывателя, блага. А проблем не существует, потому что их существовать просто не может. Между прочим, ни одна из американских сетевых лент не сообщила о севильском теракте, более того, сразу после него некоторые горячие головы посоветовали специальной комиссии Конгресса на время ограничить поток туристов в Европу и тем более к нам, в Союз. Этого, правда, не сделали, но что туристы – сколько их, в конце концов? Ну приедут, расскажут – в полном соответствии с теми установками, что вбивались им в головы с самых пеленок. А в Пекине и в Дели, наоборот, все произошедшее восприняли чрезвычайно серьезно и ни от кого ничего не скрывали.
– Однако же мысль о том, чтобы прикрыть хождение наличных денег, через Сенат все же не прошла, – Леон вдруг почувствовал, что Марина раздражает его безапелляционностью своих суждений. – На святое покуситься не решились.
– Конечно! – фыркнула девушка. – Нужно же было оставить хоть какой-то «свисток» для выпуска пара! Отними наличку – так и проститутку не снимешь, и «дури» не купишь – как же жить дальше?
– Я не… – начал Леон, но закончить не успел – к павильону приближался отец и настоятельно подзывал его рукой.
– Тебя Пинкас ждет, он уже сейчас уезжает, – сообщил он. – Или, поговори с ним.
– А, да! – вспомнил Леон. – Спасибо…
Генерала он нашел за столом – активно жестикулируя, тот рассказывал мужьям маминых сестер какой-то замшелый анекдот из космической жизни. Дождавшись, когда он закончит, Леон вежливо наклонился к начальственному плечу:
– Пан генерал, вы хотели меня видеть? Простите, я тут отошел покурить…
Пинкас мгновенно стер с лица улыбку и, коротко кивнув своим собеседникам, встал со скамьи.
– Пойдем… давно я лесом не дышал.
Они медленно пошли по тропинке, уводящей прочь от днепровского берега в сторону хоть и окультуренных, но все же достаточно густых рощиц, отделяемых друг от друга небольшими спортивными комплексами.
– Я хотел спросить тебя вот о чем, – начал Пинкас, когда они отошли достаточно далеко от свадебного гула, то и дело перекрываемого взрывами пьяного хохота. – В какой мере ты оцениваешь политизированность своего сегодняшнего руководства?
– В Москве? – уточнил Леон.