Концепция лжи
Шрифт:
Когда Леон оторвался от своих размышлений, с трибуны уже вещал краковский профессор. Впрочем, поляк был на удивление не зануден: поприветствовав дорогих коллег, он вкратце рассказал о паре «круглых столов», вести которые предстояло ему лично, и раскланялся. На том официальная часть завершилась.
Дальнейшее присутствие Леона среди членов союзной делегации являлось совершенно излишним, и он, не глядя на величественного московского «генерала из главка», поспешил протиснуться к выходу. Через несколько минут он уже входил в уютный бар «азиатского» ресторана. Пока здесь было пусто, но по личному опыту Макрицкий уже знал: еще минут десять,
Леон заказал себе стаканчик чудесного китайского сливового вина и принялся ждать. Нюх не обманул его: не успел он как следует распробовать лакомство, как в бар повалили мужчины в деловых костюмах с бирками участников симпозиума. К его огорчению, в первой группе не оказалось ни одного знакомого лица. Прошло еще несколько минут, и в дверях вдруг показался не кто иной, как доктор Артур Чизвик собственной персоной. Его Леон никак не ожидал встретить…
Чизвик, вяло помахивая какой-то брошюркой, прошествовал к стойке, взял у бармена рюмку с послащенной рисовой водкой, и обвел глазами полутемный зальчик. Не увидеть Леона он, разумеется, не мог, так как тот специально занял столик в центре.
Макрицкий приветственно поднял ладонь. Доктор Артур обрадованно заулыбался, отчалил от стойки и сел рядом с ним.
– И вы здесь, Лео? – отечески похлопал он по плечу Макрицкого. – Кажется, у вас новые погоны? Поздравляю. Что же привело вас на это, гм, мероприятие? Насколько я помню, вы не имели прямого отношения к юриспруденции.
– Служба, сэр, – расплылся в улыбке Леон, довольный тем, что встретил хоть кого-то знакомого. – Начальство иногда посылает меня в довольно неожиданные места. А вы?..
– Я? – немного рассеянно переспросил Чизвик. – Я прилетел сюда потому, что мне нужно готовить материалы для Комиссии по Контакту… у нас заседание через десять дней. Боже мой, что творится, Леонид, что творится в этом мире! В последнее время у меня плохо с сердцем. Эти негодяи готовы провалить все то, к чему мы шли столько лет… я даже не знаю, что теперь будет, да-да-да!
– Вы имеете в виду Европарламент?
– Разумеется, друг мой. Конечно, шансы у нас еще есть, но они, признаюсь вам честно, мизерны – и если правительства не предпримут энергичных мер – мне страшно даже подумать, что ждет нас дальше. Могу только сказать, что серьезный разговор с нами вести уже не будут. Вы представляете себе, что это значит?
Леон с трудом удержался от жесткой усмешки. Старик остался все тем же сумасшедшим, что и раньше, и никакие доводы его не переубедят. Стоит ли?..
– Мы живем в демократическом обществе, сэр Артур, – осторожно заметил он.
– Не произносите при мне этого слова! – сверкнул глазами Чизвик. – Я разочаровался в демократии, юноша. Демократия, пф-ф! Наши лидеры не сумели подготовить общественное мнение, а ведь времени у них было более чем достаточно! Вот вам демократия! Теперь придется принимать непопулярные, так сказать, решения, и к чему это приведет? Впрочем, есть еще возможность – широкая пропаганда, возможно, что-то и изменит. Но индокитайцы наверняка поступят по-своему, а это может напугать наших брюссельских недотеп.
– Пропаганда? – поднял бровь Макрицкий. – Вы считаете, что ее было недостаточно?
– Но вы же видите! – возмутился
– По-моему, врут и так немало, – не удержался Леон.
– Ах! – как обычно, Чизвик не слишком вслушивался в реплики собеседника, предпочитая слышать лишь себя самого. – Пропаганда простых и ясных идей – задача далеко не такая легкая, как может показаться на первый взгляд. И уж конечно, в таком деле не место трусости и нерешительности. Для нашего дела, дорогой Леонид, все средства хороши – но как мы теперь видим, не все это понимали. Да-да-да! Если б мы поняли это раньше… да и то сказать: по-настоящему нас поддерживают только во Франции, остальные все мнутся и блеют что-то о праве на информацию, праве на самоопределение… глупости! Подобные понятия давно пора выбросить на свалку истории. Впрочем, надеюсь, что скоро так и произойдет. Недавно я побывал в Штатах, и должен вам сказать, эта поездка произвела на меня сильное впечатление. Правительственные круги Вашингтона настроены по-боевому! Вот у кого нам следует учиться! Никакого визга, никаких стонов, правильно проведенная пропагандистская кампания и твердая готовность элит идти до конца, невзирая на любые возможные осложнения. А в Брюсселе – сплошной либерализм. Кое-кто, подумать даже страшно, ставит под сомнение необходимость исполнения Кодекса! Мне приходилось слышать голоса, упрекающие Старших в нарушении некоторых его статей… но даже если это и так, то что же? Разве такие мелочи могут встать на нашем пути?
– А такое было, сэр Артур? – вкрадчиво поинтересовался Леон, дождавшись момента, когда Чизвик наконец перестал тарахтеть, чтобы сделать глоточек.
– Мы невоспитанны, – легкомысленно махнул рукой ученый. – Что из того, что Старшим приходилось принимать решения, которые могут быть неверно истолкованы досужими болтунами? К счастью, правящие круги уже тогда понимали, что предавать огласке некоторые факты весьма неразумно… – Чизвик вдруг привстал и замахал кому-то рукой. – Простите, Леонид, я вынужден покинуть вас…
Леон проследил за ним взглядом, и увидел, что сэр Артур, не расставаясь с рюмкой, бросился к дверям бара, где маячила массивная темная фигура во французском мундире, легко идентифицируемом по характерной фуражке-«кастрюле».
Макрицкий вздохнул и подошел к стойке, чтобы заказать себе еще порцию вина. Этот сорт довольно редко встречался даже в киевских «шанхаях», как называли китайские рестораны на берегах Днепра, поэтому не следовало отказывать себе в невинном удовольствии, хотя стоило оно весьма и весьма.
– Двести, – приказал он бармену, приземистому дядьке с залысинами.
– Чем пан закусит? – поинтересовался тот.
Леон помотал головой и вытащил из кармана золотую кредитку с логотипом крупного киевского банка. Бармен уважительно блеснул глазами и выставил на стойку высокий бокал.
– Как будет угодно пану майору.
Повернувшись, чтобы вернуться за облюбованный им столик, Макрицкий с удивлением заметил, что там уже кто-то сидит. В слабом свете красных шелковых фонариков, подвешенных под потолком, лицо сидящего показалось ему знакомым. Он приблизился.