Кондотьер
Шрифт:
— Действительно, интересно, — согласился Генрих. — А что с Вектором?
— С Вектором совсем худо. Во-первых, формально он анархист-синдикалист, но часто посещал эсеровские клубы, и вообще был среди эсеров своим, хотя в организации формально не состоял. Это все я, к слову, только на днях выяснил. Кушнеренко Владислав Анатольевич, поручик, выпускник Рязанского воздушно-десантного командного училища. Первый выпуск. Ветеран Гератской компании. Уволен из армии по инвалидности. Снайпер высшей квалификации.
— Снайпер? — переспросил Генрих.
«Это же надо так вляпаться! Вот уж, воистину, надоумил господь!»
— Да, командир, Вектор — снайпер. Псевдо это знали немногие. О том, что он стрелок — еще меньше. И ты прав, именно его нам сосватал твой приятель. Он ведь так и сказал: первоклассный снайпер, из военных, и моральных принципов не имеет.
— Это он стрелял в Наталью у кабака?
— Он.
— И?
— У меня, командир, предчувствие было. Нехорошее. Понимаю, звучит по-идиотски, но так все и было.
— Продолжай! — предложил Генрих.
— Ну, я тем вечером прогулялся к лежке…
— Почему сразу не рассказал?
— А ты, как думаешь? — глаза Людвига стали холодными, жесткими. Таким он тоже умел быть.
— Понял. Ты прав, — согласился Генрих. — Расскажешь?
— А я что делаю?
— Тогда давай, телись! А то мы вон, почитай, приехали уже, а я в доме на эту тему, сам понимаешь, даже взглядами говорить, не намерен.
— Когда я пришел, он выцеливал Наталью. Она у него первым номером стояла, Иван, стало быть, только вторым.
— Замысловато.
— Ну, мне тогда не до философии было. Вырубил я его.
— Стало быть, стрелял ты…
— Стало быть, да.
— А?
— Да, нет! Боже упаси! Ребята набежали и добили его после выстрелов. Он все еще в отключке лежал, но им без разницы.
— А ты?
— Я постоял в сторонке, пока народу побольше не набилось и присоединился. Винтовку в руки взял, языком поцокал…
— Герой.
— Есть немного, — согласился Людвиг. — Но только получается, что кому-то твоя супруга, командир, как кость в горле встала. Я, собственно, тогда и заинтересовался всем этим. Как только дела позволили, сразу же стал копать. Но осторожно, чтобы ненароком не вспугнуть.
— Какие результаты?
— Думаю, это твой приятель, командир.
— Мухин? И какой у него может быть повод?
— Легализация.
— Так я ему это и обещал. На выборах возглавит ЦК и войдет в парламент с программой защиты прав крестьян, рабочим законодательством и всем, что захочет. Какие проблемы?
— Полагаю, что ты про него не все знаешь, командир. Есть что-то еще в его биографии. И это «что-то» известно Наталье.
— Если так, то это «что-то» должно быть из ряда вон выходящим. Он же и меня, получается, приговорил, когда Наталью ко мне посылал. Я, грешным делом, думал, что цель все-таки я…
— А выходит — она.
— И эти молодчики, что пришли на бал, они тоже из этих?
— Нет, командир. Это были наемники из Швеции. Их наняли буквально накануне. Но в схему укладывается. Мухин это свободно мог провернуть.
— Мог, — согласился Генрих. — А Наталья, получается, его вычислила… Или все еще нет?
— Не знаю, — покачал головой Людвиг. — Но без твоей санкции я его трогать не хотел. Хватит уже с меня инициативу проявлять!
— Считай, получил карт-бланш, — Генрих загасил окурок в пепельнице и снова открыл коробку с папиросами. На душе было паршиво, но такова уж его жизнь. Выбирать приходится не из хорошего и плохого, а из того, что есть. И в этом случае, все более чем ясно. При выборе между Мухиным и Натальей, Тата шла вне конкуренции.
— Только допроси сначала, — бросил он, закуривая. — Мне просто интересно, что у них там за проблема такая нарисовалась, что он из-за нее и меня был готов в расход пустить…
Голы Пагорак — район престижный. Просторные улицы, прямые, обсаженные липами, уютные скверики, приятные на вид площади с невеликими монументами, новомодный Гостиный двор, солидные доходные дома. В обычное время, на Толстовском бульваре, в Рядах или в саду Ажулай ранним вечером бывало оживленно. Даже и в будние дни. Однако непогода — холодный ветер, несущий массы сухого колючего снега — загнала людей «под крышу».
«И, слава богу!» — Натали притерла старенький облезлый Кокер к тротуару, заглушила мотор и внимательно осмотрела салон. Угоняла она машину в перчатках, так что отпечатков пальцев быть не должно, но мало ли! Могла что-нибудь обронить или пуговицу потерять…
Удостоверившись, что все в порядке, она огляделась по сторонам, выискивая случайных свидетелей, и, подхватив свой кожаный рюкзачок, покинула автомобиль. Отсюда до дома номер семнадцать по улице Чехова идти было недалеко, и все-таки место парковки с конечной целью ее путешествия никак не ассоциировалось. В городе так часто случается. По-прямой, вроде бы, рядом, но улицы разные, да и те нигде не пересекаются.
Деловым шагом, наиболее соответствующим по настроению времени дня, погоде и пустынным улицам, Натали прошла через несколько проходных дворов и вышла на улицу Чехова как раз напротив дома семнадцать. В квартире на третьем этаже горел свет, и это могло быть хорошим знаком, хотя могло и не быть никаким знаком вообще. Вернувшись во дворы, Натали прошла задами вдоль улицы до площади Серова, и только там вышла на Чехова, чтобы пересечь улицу на переходе у въезда на площадь и вновь исчезнуть в прячущихся за фасадами домов дворах. Через несколько минут она подошла к черной лестнице дома семнадцать и остановилась в тени под стеной, изучая двор, окна первых этажей, припаркованные тут и там автомобили, пристройки, скверики и детские площадки. Разумеется, это была всего лишь дань профессиональной паранойе, но, с другой стороны, береженого бог бережет, а умирать Натали совершенно не хотела. Садиться в тюрьму, тем более. Оставалось «бдить».